Евгений Бушманов: «Я выносил мяч – и Дель Пьеро прыгнул мне на ногу»

«Спорт-Экспресс», 1996

«У меня малиновый «Опель». Я буду там-то и там-то во столько-то», – сказал он мне по телефону.

Я пришел вовремя. Неподалеку от деревянной церковки стоял малиновый «Опель». Бушманова не было. Он появился минут через пять с полиэтиленовой сумочкой в руке.

– Садитесь, – кивнул он мне. – Не заперто.

Через несколько минут, уже у меня дома, он извлек из сумки четыре бутылочки пива «Гессер», которые, окажись случайно поблизости какой-нибудь угонщик, могли бы стоить ему машины.

– В вашей жизни случай, наверное, играет большую роль? – спросил я Женю.

– Конечно, – ответил он. – Я случайно попал в футбол, случайно оказался в ЦСКА и у «Барселоны» в 92-м мы выиграли случайно. Если бы встретились с нею еще десять раз – ни за что не победили бы. Это был, наверное, самый счастливый случай в моей жизни…

Евгений Бушманов (в ноябре ему исполнится 25) родился в Тюмени, а вырос в Ярославле. В 16 лет заиграл в «Шиннике», через полтора года перешел в московский «Спартак». А вскоре ему пришлось на восемь месяцев сделать паузу.

– В 89-м, – вспоминает он, – наша юношеская сборная проводила в Норвегии отборочный матч чемпионата Европы. И там я получил травму. Сначала врачи сказали, что это мениск, но потом, когда в ЦИТО сделали диагностическую операцию, выяснилось, что у меня разрыв связок. Медики не стали меня удерживать: давай, мол, играй, но осенью, вероятнее всего, снова придешь к нам.

Я стал играть. Перед матчами за сборную обязательно затягивал колено эластичным бинтом, а вот на первую игру за спартаковский дубль вышел в обычном наколеннике. На 15-й минуте вступил в силовую борьбу и сразу же почувствовал: все, колено куда-то ушло… И осенью, как и предсказывали специалисты, лег в ЦИТО на операцию. Я, правда, до сих пор не могу понять, почему мне ее не сделали сразу. Как бы то ни было, нужно было лечиться, и следующий год я почти полностью пропустил.

– Новые партнеры навещали вас?

– Я пробыл в «Спартаке» всего месяц, и там меня еще никто не знал: молодой пацан, пришел в дубль, сломался… Никто из «Спартака» ко мне не приходил, и это понятно. Я на ребят не обижаюсь. Зато ко мне приезжали мои сверстники из сборной и доктор юношеской команды Владимир Николаевич Зоткин. Так что тогда все было нормально. Хуже было потом…

В 1991 году из «Спартака» уехало много ведущих игроков, и с августа я начал играть в основном составе. Провел семь матчей. Романцев говорил мне: «Молодец, Женя, красавец!» И тут у меня опять травма – перелом стопы.

Заканчивается сезон. Спартаковцы едут отдыхать в Корею и меня берут с собой. А вскоре я узнаю, что на мое место – я играл задним защитником – приглашают Чернышева и Рахимова. Мне стало ясно: я команде не нужен. Когда вылечился, Садырин пригласил в ЦСКА – это было в январе. Я сказал об этом Романцеву. Но он меня удержал: «Нет, Женя, я хочу тебя видеть здесь. Подпиши контракт». Я подписал, а через полгода мне сказали: «До свидания…»

Концовка моего пребывания в «Спартаке» оставила, конечно, неприятный осадок. Но в целом я вспоминаю его с благодарностью. В «Спартаке» я прошел очень хорошую школу. Чего стоит хотя бы то, что я выходил на поле вместе с Фёдором Черенковым, самым умным и самым талантливым футболистом, которого я когда-либо видел. Многое из того, что я умею, я получил в «Спартаке». Думаю, что именно это и открыло мне двери в сборную.

– Но вернемся к тому времени, когда вы распрощались со «Спартаком».

– Я пришел в ЦСКА. Садырина там уже не было – он принял сборную, и командой руководил Геннадий Иванович Костылев, которого я хорошо знал по юношеской сборной.

Я был в разобранном состоянии – после травмы долго не тренировался. Потом начал потихоньку бегать, и Костылев, который, видимо, очень верил в меня, стал ставить меня на игры. И вот так, участвуя в чемпионате, я постепенно набирал форму и к осени 92-го уже нормально себя чувствовал.

– Все до сих пор помнят, что вы забили гол «Барселоне». А сами-то вы об этом вспоминаете?

– Редко. Что толку вспоминать? Нужно сейчас играть.

– А почему в последнее время у ЦСКА это не очень получается?

– Я и сам не могу понять. На тренировках все бегают, стараются, все пасы проходят, все удается. Выходим на игру – все разлаживается. Может быть, причина в том, что уехал Радимов. Он был ключевым игроком. Мы продолжаем играть по той же схеме, что и с ним, а замены ему нет. Но мы постепенно перестраиваемся.

– Кроме Радимова есть, наверное, и другие игроки, которые особенно необходимы команде. Вы могли бы их назвать?

– Кто нам только не нужен! У нас ведь не такая длинная скамейка, как хотелось бы. Правда, купили двух литовцев и двух бразильцев, а до этого у нас было всего 12 человек.

Я понимаю, что болельщики ЦСКА сейчас недовольны нами. Но ведь что получается? Два года они ходили на все наши матчи, скандировали, что ЦСКА – лучшая команда, и мы действительно показывали красивый футбол. А теперь, когда мы нуждаемся в поддержке, нам еще до начала игры кричат: «ЦСКА – в третью лигу!» Трудно настроиться на игру, когда слышишь такое.

– Мне кажется, что груз последних неудач армейцев слишком сильно давит на вас…

– Это, наверное, от того, что я так воспитан. Когда я играл в «Спартаке», каждое поражение было для нас трагедией, мы два-три дня ходили, ничего не видя вокруг. Тогда нам казалось это нормальным – советский человек именно так и должен себя вести. В ЦСКА же Тарханов старается научить нас быстрее освобождаться от гнета проигрыша. После игры он, конечно, может накричать, высказать тебе все, что думает. Но потом говорит: «Все. Забыли эту игру. Готовимся к следующей». На Западе тренеры тоже так поступают. Ведь прошлого действительно не вернешь.

– Но некоторые события, бывает, никак не хотят уходить в прошлое, такие, например, как чемпионат Европы.

– Мне не повезло: я сыграл на нем всего один тайм.

– А вы знали заранее, что выйдете на матч с итальянцами?

– Я был на двести процентов уверен, что не буду играть. И вдруг, за день до игры, ко мне подходит Тарханов и говорит: «Готовься. Может быть, завтра выйдешь в составе».

– После таких слов можно заснуть?

– Я спал. Наверное, потому, что не так уж молод. Кроме того, я сам себя успокаивал.

– Как?

– Я ведь тренировался вместе со всеми, и у меня не было ощущения, что я уступаю партнерам. Я знал, что я не хуже других и перед матчем со сборной Италии напоминал себе об этом. Нервничал же только из-за того, что Тарханов не сказал мне, кем я буду играть – передним или задним защитником. В ЦСКА я могу сыграть передним. А в сборной у игрока этого амплуа несколько иные функции, чем в нашей команде. Когда же мне сказали, что я буду играть задним, я совершенно успокоился.

– Неужели даже в начале матча вы не испытывали волнения?

– Испытывал. Первые пять минут. Но я бы не сказал, что это был мандраж. Я старался действовать осмотрительнее, играть попроще и потому в сложной ситуации без раздумий отбивал мяч.

– А столкнулись ли вы в той игре с чем-то неожиданным?

– Я не увидел у итальянцев ничего сверхъестественного. Вот все пишут, что Дель Пьеро мол – суперзвезда. Я этого не почувствовал. Единственный футболист, который произвел на меня впечатление, – это Дзола. А в целом итальянская сборная – обычная команда. Итальянцы играют очень грамотно, но примитивно. И за счет хитрости над ними можно взять верх. Я очень хотел доиграть тот матч, но врачи не разрешили мне после перерыва выйти на поле.

– Когда вы получили травму?

– Примерно на десятой минуте. Я выносил мяч, а Дель Пьеро прыгнул на меня и ударил ногой в голеностоп. Я подумал, что это просто ушиб. Разбегался – все вроде бы нормально. Потом пришел в раздевалку, снял гетры, а там такая дыра…

Сейчас я понимаю, что сам виноват в этой травме. В свое оправдание могу только сказать, что в российском чемпионате таких ситуаций не бывает – поэтому я и не был готов к тому, что произошло. Я был уверен, что Дель Пьеро прыгает для того, чтобы перекрыть полет мяча. А он об этом и не думал – прыгнул в ногу… Мне же не хватило опыта, чтобы вовремя сообразить, как следует поступить. Можно ведь было сыграть как-то по-другому, ну хотя бы самому подставить шипы…

– Вы впервые участвовали в чемпионате Европы. Что на нем вас больше всего поразило?

– То, что за полтора дня у нас было три собрания. И все – по поводу денег. И я, и другие дебютанты были в шоке. Ну какой тут футбол? О чем вообще может идти речь?

Правда, я могу понять Кирьякова. Он уже несколько лет живет в Германии и привык к тому, что к нему относятся как к человеку. У нас же в России все осталось в принципе таким же, каким было 10-15 лет назад. Сегодня тебе говорят: «Ты получаешь столько-то». Завтра – что в два раза меньше, а послезавтра – в три…

Нельзя бесконечно отказываться от своих слов и менять условия оплаты футболистов. Тем более что времени обговорить все заранее было предостаточно: перед чемпионатом мы две недели сидели в Новогорске.

Впрочем, в таких соревнованиях можно, наверное, сыграть и бесплатно. Я, например, читал, что хорватские футболисты приехали в Англию за свои деньги. И у меня такие футболисты, конечно же, вызывают огромное уважение.

– Вам не кажется, что вы противоречите самому себе?

– Нет. Возможны разные варианты, но одно должно оставаться неизменным: нужно с уважением относиться к игрокам.

В сборной я общался со многими нашими звездами, в частности, с Игорем Шалимовым. И я никогда не поверю, что он, как у нас писали, один из главных, что ли, заговорщиков. Я помню, как на одном из собраний все выступали, спорили, Шалимов же сидел молча. И Романцев спросил у него: «А что ты, Игорь, об этом думаешь?» И он сказал: «Я не хочу ничего говорить. Все финансовые проблемы нужно было решить два месяца назад».

– А вам не кажется, что наши футболисты проиграли еще и потому, что уступали своим соперникам в физической подготовке? Когда сравниваешь матчи итальянского и нашего чемпионатов, этот вывод напрашивается сам собой.

– Я согласен, что итальянский клубный футбол на две головы выше российского. Но наши тренеры, не знаю уж почему, не требуют от нас, чтобы мы играли в такой футбол.

– А в чем его главное отличие?

– Там борьба идет на каждом участке поля. Паузы возникают лишь тогда, когда вбрасывают мяч или бьют штрафной. После чего, едва отдышавшись, игроки снова, не жалея себя, включаются в борьбу. А у нас как? У нас плассируются. Мой соперник рванулся за мячом, а я подбежал, потусовался перед ним, отдал мяч партнеру, и тот тоже потусовался… В итоге же нет борьбы, нет контакта. Этим все и объясняется. В Италии более контактный футбол, чем у нас. А физически итальянцы не сильнее нас.

– Кто, на ваш взгляд, лучший игрок в вашем амплуа?

– Франко Барези.

– А что вам мешает приблизиться к его уровню мастерства?

– Я плохо играю наверху, есть у меня проблемы с длинным пасом, ну и в стартовой скорости не мешало бы добавить. Раньше я бегал быстрее.

– Вы долго привыкаете к партнерам?

– Если к нам в команду придет новый человек, я с ним быстро сыграюсь, но вот если сам попаду в другой клуб, то буду там долго осваиваться.

– Выполняя свои капитанские обязанности, вы, как мне кажется, очень активно руководите на поле партнерами.

– Они часто упрекают меня в том, что я кричу на них. И, конечно, обижаются. Но я кричу не потому, что хочу кого-то обидеть. У меня одно желание – подсказать, помочь, а главное – завести ребят, добавить им страсти, азарта. Это не значит, что я в восторге от самого себя. Я вижу все свои ошибки и промахи.

– Вам интересно заниматься тактикой?

– Очень. Я иногда подхожу к нашему второму тренеру Владимиру Федотову, чтобы поговорить о наших тактических расстановках. Для меня это очень важно. Когда я пришел в «Спартак», Романцев довольно много времени уделял тактике, и я извлек для себя большую пользу из тех занятий.

– Вы верите в предчувствия?

– Да. Когда мы, например, выходили на второй тайм с «Текстильщиком», я почувствовал: не выиграем. Так и случилось, хотя после первого тайма мы вели 1:0.

– А предчувствия подсказывают вам, что можно делать перед матчем, а чего нельзя?

– Есть выработанная годами очередность действий, которую не то что нельзя, а нежелательно менять. Поэтому я, например, сначала надеваю правую бутсу, а потом левую и так далее.

– Были ли в вашей жизни ошибки, о которых вам до сих пор неприятно вспоминать?

– Да. То, что меня убрали из «Спартака», – это не только результат стечения обстоятельств, но и следствие моих собственных и очень серьезных ошибок. Однако сейчас я ничуть не жалею, что судьба привела меня в ЦСКА.

– Вас когда-нибудь удаляли с поля?

– Нет.

– А в обычной жизни вы часто поддаетесь эмоциям?

– Да. Правда, сейчас меньше, чем раньше. Меня возмущает несправедливость. Некоторые, столкнувшись с ней, могут промолчать, отойти в сторону. Мне это обычно не удается.

– Попадали ли вы в такие ситуации, когда ваша жизнь подвергалась опасности?

– Года три назад я ехал на машине по скользкой дороге и не справился с управлением. Но, может быть, это и спасло меня: на шоссе – справа и слева – почему-то лежали бетонные плиты, между которыми моя «девятка» не проехала бы. Но получилось так, что, не доезжая до них, машина встала на бок и таким образом проскочила опасное место.

– Выходит, случай опять помог вам. А вы верите в то, что в нашей жизни участвуют какие-то высшие силы?

– Раньше я понимал это умом, но такого чувства у меня не было. А вот месяца два назад я убедился в том, что есть люди, которые наделены какими-то особыми способностями, и они могут либо принести окружающим очень большую пользу, либо причинить им огромный вред. Говорить об этом более конкретно я не хочу, так как тогда мне пришлось бы рассказывать о том, что касается только меня, моей личной жизни.

– Что вы больше всего любите читать, смотреть по видео?

– И в кино, и в литературе у меня один любимый жанр – мелодрама.

– Вы женаты?

– Развелся.

– Значит, ваша семейная жизнь не сложилась?

– Да, хотя с моей бывшей женой мы довольно долго прожили вместе – семь лет.

– Вам, видимо, было нелегко это пережить…

– Такие события, конечно, опустошают, тем более что мы расстались сразу же после чемпионата Европы, который потребовал от меня больших нервных затрат. И сейчас, хотя сил у меня как будто бы вполне достаточно, я чувствую, что мне в игре не хватает эмоций. Не могу, как раньше, завестись на весь матч…

Мне очень хотелось, чтобы у Жени улучшилось настроение, поэтому я сделал еще одну попытку заставить его рассказать о самой большой удаче в его футбольной жизни:

– Но как все-таки вы забили гол «Барселоне»? У нас его так и не показали.

– Случайно, – сказал Женя и умолк.

– А кто сделал вам передачу? Где вы в этот момент находились?

– Файзулин отдал мне пас, я был в штрафной, метрах в 12-14 от ворот, справа. Вышел практически один на один. Бил в дальний угол, но мяч свалился с ноги и попал в ближний.

– Вам, наверное, хочется забивать голы?

– От заднего защитника требуется другое. Играя на этом месте, можно отдать пас, который отрежет полкоманды соперника. Такая передача доставляет мне большее удовольствие, чем какой-то корявый гол, который забьешь сам.

Бушманов сделал паузу и после короткого раздумья добавил:

– Но если забьешь красивый гол, это приятно. Очень приятно – но…

– Скажите, вы всегда такой печальный?

– Я не печальный, – усмехнувшись, ответил он. – Возможно, я скромный и потому кажусь печальным.

– Ну, а могли бы вы сейчас вспомнить, что для вас было самой большой радостью в детстве, еще до того, как вы пришли в футбол?

– Я помню, как мне купили велосипед – мне тогда было, наверное, лет шесть, – наконец-то заулыбался Женя. – И я не мог дождаться, когда взойдет солнце, чтобы выбежать с ним во двор…

– Как вам кажется, вы сильно изменились с тех пор?

– Нет. По-моему, я такой же.

– Скажите, с кем из артистов, писателей, спортсменов вам хотелось бы познакомиться? Кого увидеть вблизи?

– Английского иллюзиониста Дэвида Копперфильда. Как он творит свои чудеса? Вот бы узнать!

И Бушманов снова улыбнулся – точно так же, как тогда, когда вспоминал о своем первом велосипеде, с которым, как я понял, малиновый «Опель» никогда не сможет конкурировать.