Пётр Быстров: «Год получился чудовищным»

«Спорт-Экспресс», 27.11.2009

СУББОТА, 13-Е

Петр Быстров был заметной фигурой даже в нижегородском «Локомотиве» – страшно сказать, сколько лет назад. Недавно доехали мы до города Владимира, где тихо заканчивает с футболом Дмитрий Вязьмикин. Вспомнил много интересного из той поры.

– Гонял нас Валерий Овчинников как сидоровых коз. Однажды заставил подкаты отрабатывать. По триста подкатов за тренировку – вся задница разодрана. Или упражнение: останови мяч животом. Лежа. Причем на каждой фишке ставил человека – специально присматривать за Петей Быстровым. Тот любил уголок срезать. У Бормана он был чемпионом по критике. Как-то на собрании Овчинников речь дал: «Петя, сколько тебе лет?» – «19». – «У тебя же все есть, тебе ничего не надо! Ты же ничего не хочешь! А машина у тебя какая?» – «99-я». – «Вот! «99-я»! Ты ж домой приходишь, холодильник пинаешь – у тебя оттуда сервелат сыпется, в 19 лет…»

Прошли годы – из той команды лишь 30-летний Быстров в большом футболе на виду. Хотя ездит давным-давно не на «Жигулях» и сменил четыре команды. На днях стал чемпионом. Первая в его жизни медаль.

Летом его имя не сходило с газетных полос по печальному поводу – 13 июня Быстров получил тяжелейший тепловой удар во время матча «Рубин» – «Ростов». С тех пор на эту тему не давал интервью. Сегодня он впервые решился на откровенный разговор.

КАК ПОЧЕТНЫЙ ДОНОР

– Вы наверняка анализировали все, что предшествовало тепловому удару. Дурных предчувствий не было?

– Все предыдущие дни перебрал в памяти – вообще ничего подозрительного. Все как обычно. До сих пор не могу понять, почему это случилось. Какое-то стечение обстоятельств. Думаю, одна из причин – жара, наступившая накануне. Организм не успел адаптироваться.

– В ту субботу стояла ужасная жара?

– Да, было тяжело. Мы изначально готовились бороться не только с соперником, но и с погодой. Как потом сказали, во время матча было плюс 37 в тени!

– Начался он в два часа дня?

– В три.

– Тогда из игроков «Рубина» не только вы скверно себя чувствовали. Кажется, Орехов в перерыве просил замену?

– Нет, в перерыве не просил. Ему стало плохо в начале второго тайма. Насколько я помню, Баляйкин в первом тайме к доктору обращался.

– Вы почему замену не просили?

– Не предполагал, что так все обернется. Повторюсь, я же не первый раз играл в такую жару. Глупо жаловаться, тяжело было всем.

– До вас потом дошел комментарий Владимира Маслаченко, который заявил, что все ваши беды со здоровьем – «обыкновенная неготовность»?

– Это его мнение. Если бы человек видел все, что там происходило, наверняка так не говорил бы. Играть в жару можно, но нужны ли подобные матчи болельщикам? Из-за таких комментаторов складывается неправильное мнение людей о происходящем. Слышит звон, да не знает где он.

– Была бы возможность все повернуть назад, что сделали бы по-другому?

– Если б знал, что так произойдет – окажусь в реанимации, жизнь будет висеть на волоске, не говоря уже о том, вернусь ли я футбол, – наверняка поступил бы иначе. Но даже не представляю как…

– Возвращаясь к матчу – что помните?

– Помню все, кроме последних пяти минут.

– Видеозапись позже смотрели?

– А зачем?

– Получается, о происходящем в конце игры можете судить лишь с чужих слов?

– Вот именно. Жена была на трибуне, рассказывает: я сыграл в подкате и потом еле-еле встал… А я этот эпизод не помню вовсе. Стерлось. Ребята говорили, как я уходил с поля – поднял руки, похлопал зрителям. Потом сидел в раздевалке, всем казалось, что все нормально.

– Вам тоже казалось?

– Что происходило в раздевалке, я не помню… Год вообще получился чудовищным. Помимо собственных проблем со здоровьем потерял родителей. В январе отец умер. Я только успел на сборы уехать, и 9-го числа у него случился инфаркт. А в августе не стало мамы. Она тяжело болела. Да и мои неприятности усугубили ее болезнь.

– У вас получается жить сегодняшним днем? Или до сих пор умом в тех событиях?

– Стараюсь гнать мысли о тех днях, хоть уходить от этого очень трудно. Родителей никто не заменит. Думаешь: почему все это произошло? Почему со мной? Но надо жить… Жаль только, папа с мамой не успели порадоваться чемпионству.

– Многие близкие открылись с новой стороны?

– В близких я всегда был уверен. Звонили даже те знакомые, с которыми давным-давно не общался. Желали здоровья.

– Что говорит жена? Вы после этой истории изменились?

– Довольно сильно. Раньше все разговоры сводились к футболу, а сейчас понял – есть вещи поважнее.

– С Ольгой познакомились в Москве?

– Нет, в Нижнем Новгороде. Я тогда в «Сатурне» играл. В родной город приехал на выходные – и встретил Ольгу. Она моя самая большая удача в жизни. Мы уже пять лет вместе.

– Какие советы сейчас можете дать людям, которым предстоит играть в жару?

– Воду пить. Если у тебя постоянно пересыхает во рту – значит, наступает обезвоживание. По губам это чувствуется. Надо хоть глоточек сделать.

– Может, вы мало пили?

– Видимо, надо было больше.

– Прежде случались матчи, когда невмоготу было из-за жары?

– И много – я ж не первый год в футболе!

– Какой сразу всплывает в памяти?

– Финал Кубка России, когда «Москва» 120 минут билась в Лужниках с «Локомотивом». Тогда пекло было еще страшнее, градусов сорок. На синтетике в жару играть невыносимо. Потом два дня кожа с ног слезала.

– Сколько дней пробыли в больнице?

– Десять. Затем отправился в санаторий под Казанью. Мне летать нельзя было, переезды тоже не рекомендовались.

– Эти десять дней в больнице – самые скучные в вашей жизни? Или в санатории было еще скучнее?

– В санатории было повеселее – жена рядом, сын… А в больнице – тоска. Лето, духота, у меня капельницы. Процедуры без конца. Столько крови взяли за это время – могу почетным донором стать. Каждый день – то из вены, то из пальца. После больницы чувствовал себя великолепно. Хотел уже на летние сборы с «Рубином» в Австрию лететь.

– Что помешало?

– Врачи запретили. Во-первых, сам перелет. Во-вторых, в Австрии большая влажность. Решили не рисковать.

КОМА

– Долго еще прислушивались к собственному организму, ожидая сюрпризов?

– Недели три бегал с датчиками. Сам наблюдал – какой пульс, что с сердцем… Хотя знал, что все должно быть в норме. В Москве меня за две недели полностью обследовали. Врачи хотели выяснить, из-за чего такая реакция организма.

– Оказалось, все с вами в порядке?

– Абсолютно здоров. В клинике сказали – организм сильный. В рубашке родился.

– Все было настолько серьезно?

– 60 процентов людей после теплового удара четвертой степени умирают. 20 – на годы впадают в кому. И только каждый пятый, выжив, остается нормальным человеком.

– Когда тренировались с датчиками, был подсознательный страх – вдруг увидите что-то не то?

– Никакого. Даже не понимаю, откуда такая уверенность взялась. На первых тренировках врач все время одергивал: «Петя, спокойнее, не надо пока больших нагрузок…»

– Курбан Бердыев тоже так считал?

– Когда приступил к тренировкам, Бердыев говорил: «Набирай форму постепенно, не надо форсировать». Все прекрасно понимали, что начинаю практически с нуля. Мне приходилось себя сдерживать. Но людей можно понять – они помнили, что творилось в раздевалке. Никогда прежде такого не видели. Не видел только я – потому и был готов на серьезную работу почти сразу.

– Первый раз вышли в Ростове?

– Да, 25 октября. Вот как все закруглилось – от Ростова до Ростова.

– Сезон завершится – надо будет снова сдавать анализы?

– В «Рубине» раз в неделю осмотр, электрокардиограмма. Это нормальная практика. Специально у меня никаких анализов уже не берут.

– Сегодня нет ничего, что напоминало бы об июне 2009-го?

– Ничего. Только чувствую, что врач в команде наблюдает за мной пристально. Постоянно подходит: «Как самочувствие?» Уже привык к этому, доктор очень щепетильный человек. Думаю, еще долго он будет ко мне присматриваться.

– Бердыев после вашего обморока сказал: «Смотреть на то, что происходило в раздевалке, было невозможно. Многие ребята, глядя на это, не сдержали слез».

– Скажу больше – мне до сих пор стараются не рассказывать, что там было.

– Даже Ольга?

– Она не была в раздевалке. Да и зачем ей это знать? Достаточно того, что меня пронесли на носилках мимо нее из раздевалки. Она стояла у дверей. Сказали жуткое – дескать, у меня, скорее всего, геморрагический инсульт…

– Врачи «Рубина» сделали что могли?

– Благодаря профессионализму наших докторов я сижу перед вами. Тогда первые минуты многое решали. Случись заминка – мог быть летальный исход.

– Олег Романцев нам на днях рассказывал, как очнулся в реанимации – и около кровати увидел друга, артиста Александра Фатюшина. Когда в реанимации очнулись вы – что было перед глазами?

– Сколько раз приходил в себя – видел Ольгу. Первый раз очнулся ночью – помню лишь, сплошная темень. Жену отпустили домой поспать, и в 7 утра ей дозвонился. Это поразительно – в 6 часов вечера был в коме, а в 7 утра уже общался по телефону.

– Говорят, люди в состоянии комы видят много интересного.

– Почему-то всех этот вопрос интересует, часто расспрашивают. Кусок жизни просто выпал. Будто свет выключили – чик…

– В больнице только и думали, сможете ли вернуться в футбол?

– Все не так. Первая мысль у меня была: эх, проиграли «Ростову»… Ха-ха! Это правда!

– Бердыев приходил к вам в палату?

– Конечно. Курбан Бекиевич с большой теплотой отнесся ко мне и Ольге. И вообще, благодарен руководству «Рубина» за поддержку.

– У Бердыева никто не играет на уколах. А в других командах приходилось?

– Играл, и это большая ошибка. Один-два матча проведешь через боль, и закончиться все может печально. Серьезной травмой. Что у меня и произошло.

– Это в «Сатурне»?

– Да. Игнатьев попросил сыграть, я и сыграл. В итоге мышца разорвалась. Потом лечился два месяца. Кому что доказал?

– На ваших глазах случались страшные травмы?

– Как-то играл за «Сатурн» против «Спартака». В том матче Бесчастных врезался в Чижова, нашего вратаря, и сломал ему лицевую кость. Чижов, по-моему, сознание потерял. Жуткая картина – кость куда-то ушла, лицо провалилось… Валера долго лечился.

ЦАХКАДЗОР

– Бывало, что собственный организм вас поражал, выдерживая колоссальные нагрузки?

– Знаете, я ведь у Овчинникова прошел через запредельные нагрузки. Особенно на предсезонке. Ни разу не было момента, чтоб я сказал: «Все, не могу».

– Кроссы вам были в радость?

– Кроссы на моей памяти были в радость одному парню – Валере Макарову, мы со школы дружим. Вот он мог бегать сколько угодно. Нас в детстве гоняли будь здоров – то на 10 километров отправят, то на 15. По снегу, по морозу. Никакой пользы от этой беготни не было, как сейчас понимаю. Да и тогда я все время старался срезать. А приятель мой не срезал никогда. Я кричу: «Валер, зачем? Куда?» – «Давай со мной…»

– Он так и не заиграл?

– Заиграл – во второй лиге. А сейчас в команде по футзалу – «Волга-Трансгаз», кажется.

– Вы поработали с Валерием Овчинниковым. Борман – мастер художественного слова. Что осталось в памяти?

– Я не любитель запоминать эти афоризмы – зато сразу пришел на ум Димка Вязьмикин. Тот, кажется, каждое собрание Овчинникова помнил.

– Да любой запомнил бы собрание, которое шло семь часов.

– Да, было такое!

– Как можно семь часов сидеть на стуле?

– Сам не понимаю. Но можно, оказывается.

– Не заснули?

– В другом месте, может, и задремал бы, но только не там. Очень шумный был диалог.

– Борман говорил не останавливаясь?

– Нет, мы крутили взад-вперед кассету. Проиграли дома «Локомотиву» 1:3. Каждый момент он останавливал, и начиналось обсуждение. В итоге за семь часов даже первый тайм не досмотрели.

– Игроки не боялись отвечать?

– После этого собрания Дурнев собрал сумку и уехал из команды. Разругался с Борманом. Кто-то мог с ним поспорить – например, Мухамадиев или Афанасьев. Но если Овчинников завелся – и они молчали.

– А вы?

– Для меня, молодого, на таких собраниях главное было затеряться в зале. Чтоб осколками не посекло.

– Самый памятный ваш разговор с Овчинниковым?

– Как-то привез меня к себе домой, усадил в кресло: «Ну, куда поедешь? В «Торпедо» или «Динамо»?» Я и понятия не имел, что меня туда зовут. Выдавил: «Не знаю…»

– Очутились в «Динамо»?

– Да. Хоть на сборы съездил еще и с московским «Локомотивом». Смотрины вроде нормально прошли, Семин подходит в конце: «Все в порядке, только Овчинников за тебя большие деньги просит». Еще и доктору «Локомотива» мое колено не понравилось.

– Мышалову?

– Ярдошвили. У меня как раз мениск удалили. После того сорвавшегося перехода прошла неделя, и я подписал контракт с «Динамо». Естественно, ни о каком «Локомотиве» уже не жалел.

– Больше в гостях у главного тренера не бывали?

– Нет. И тогда-то дальше гостиной не ходил. Я перед Овчинниковым был как кролик. Я – мальчишка, а он – великий и ужасный. Еще случай помню, когда Овчинников поразил. Меня, 17-летнего, только-только взял из дубля. Встречаемся на пороге столовой перед установкой на матч. А играть нам с «Ротором». Вдруг слышу: «Ну что, не испугаешься?» – «В смысле?» – «Играть не испугаешься?!» «Нет», – отвечаю. «Да, тебе вообще все по барабану, – реагирует Овчинников. – Ты-то точно не испугаешься».

– Неужели на поле выпустил?

– Выпустил, на последние 20 минут.

– Во время встречи с нами он курил не останавливаясь.

– Очень много курил, это правда. Еще кофе ему Козин делал по спецзаказу – не представляю, сколько ложек на чашку клал. В комнату, где они игры разбирали, потом не зайти было – сплошной дым. Так накурено, что минуту побудешь – костюм можно в чистку сдавать.

– В «Спартаке» тех времен самая большая зарплата была 5 тысяч долларов. Сколько платили в Нижнем Новгороде?

– Я получал две с половиной тысячи долларов. Лидеры, наверное, чуть больше.

– Первых российских бразильцев, Жуниора и Да Силву, в Нижнем застали?

– Да. Смешные ребята. Жуниор-то еще был не совсем деревянный, а вот Да Силва – с пляжа. Зато успехом у нижегородских девиц пользовались бешеным. Очереди к ним выстраивались. Кто-то из них, говорят, увез с собой в Бразилию русскую жену.

– К вам Овчинников относился с большой симпатией. На нагрузках это не сказывалось?

– Никак. В этом плане меня не берег. Я на всю жизнь запомнил сбор в Цахкадзоре…

– Вы и там побывали?

– А как же!

– Трудно вас с этим поздравить.

– 18 дней носились без мячей, трехразовые тренировки. Будили нас в 7 утра, и бежали по дикому морозу. Кругом темень, не видишь, куда бежишь… Ухнула бы пара футболистов в ущелье – никто бы не заметил. Бегали прямо в пуховиках, иначе невозможно. Если ветровку наденешь поверх спортивного костюма – умрешь от стужи. На собраниях Борман говорил: «Ребята, надо заложить фундамент». Вот мне и заложили – до сих пор на нем играю.

– Тренера Козина, который вас будил в Цахкадзоре, ненавидели?

– Мы его за зарядки не любили. Большой был любитель этого дела. В Сочи бегали вокруг гостиницы «Камелия», вставали – и прямо из постели на кросс. Нижегородский «Локомотив» в этих краях все знали.

– Сколько сил уходило в никуда.

– Мне жалко одного – что мало работали с мячом. Никакая беготня мяч не заменит. Сейчас я знаю, что функционально можно подготовиться за короткий срок. В «Рубине» очень грамотный тренер по физподготовке.

– Испанец Рауль Гонсалес Рианчо?

– Да. Во многом его заслуга, что «Рубин» без спадов прошел весь чемпионат. У него очень эмоциональные тренировки, поднимают настроение. Могут быть тяжелыми, но при таких эмоциях нагрузок не замечаешь.

– Овчинникова, ныне вице-президента эстонской «Левадии», давно видели?

– Он заезжал в «Москву», о чем-то толковал с Белоусом. Приехал, сильно похудевший, на древнем «порше». «Хорошо выглядите, Викторович», – сказал я. Видно, что прежних стрессов нет.

«Я – МЕНТ…»

– В свое время вас зазывали разные клубы. Кто особенно красиво уговаривал?

– Слуцкий. Прежде не были знакомы, а тут он позвонил, лично пригласил в «Москву». И наговорил массу комплиментов, я был потрясен. Думаю, елки-палки, вот уж не подозревал, что я настолько сильный футболист…

– Он и в интервью позже назвал вас «одним из самых одаренных и недооцененных российских футболистов».

– Вот видите. Мне говорил приблизительно то же самое.

– Вы были капитаном молодежки. Почему в первой сборной так толком и не сыграли?

– Не судьба, значит.

– Валерий Овчинников говорил, что по таланту вы достойны большего. Но полностью раскрыться помешала травма колена.

– Травм действительно хватало. Но жалеть мне не о чем. Тем более карьера еще не закончена. Бог даст, самое интересное впереди.

– Из московского «Динамо» вы уходили в «Сатурн» со скандалом. Александр Новиков, тренер «Динамо», говорил, что у вас закружилась голова и работали на сборах спустя рукава…

– Теперь вспоминаю этот момент со смехом. Все получилось банально – клуб не захотел выполнять условия контракта. И мне об этом недвусмысленно намекнули.

– Кто намекнул?

– Новиков. В присутствии руководства устроил мне разнос: ты, мол, такой-сякой, плохо тренируешься, голова закружилась, и вообще, хватит думать о новом контракте.

– Нашли, что ответить?

– Я, говорю, за язык никого не тянул. Это вы завели речь о новом соглашении. И квартиру еще год назад по контракту обязаны были дать. Я готов, – пожалуйста, можем хоть сейчас все подписать. Вы же сами «завтраками» кормите. До последнего надеялся решить вопрос мирным путем. Но в итоге пришлось подать заявление на КДК.

– Помимо «Сатурна» вас приглашали еще «Локомотив» и «Шахтер». Получается, «Локо» больше не смущало ваше колено?

– То-то и оно, что смущало. Ярдошвили сказал, что в его практики лишь два футболиста играли с порванной передней крестообразной связкой. Один из них – я. В «Динамо» полгода отыграл с травмой. Колено периодически «вылетало». В «Сатурне» это пару раз повторилось. И Шевчук не выдержал: «Хватит мучиться. Езжай на операцию в Германию». Отвечаю: «Как-то неудобно. Пришел в команду, сыграл всего 12 матчей – и весь оставшийся сезон буду лечиться». – «Об этом не беспокойся. Здоровье – важнее». Между прочим, другой тренер на месте Шевчука мог бы и не говорить такое. Просто ждал бы, когда окончательно доломаюсь.

– А «Шахтеру» почему отказали?

– К тому времени уже дал слово руководству «Сатурна». Да и не хотел уезжать из России. Тогда это был еще далеко не тот «Шахтер», который выиграл Кубок УЕФА.

– Гендиректор «Сатурна» Аксаков говорил, что приходил на тренировки в тулупе, прятался в кустах и смотрел, как работает команда. Игроки знали об этом?

– Слухи доходили, но не думали, что это правда. По крайней мере Аксакова в тулупе ни разу не видели. Но он ведь бывший милиционер – так что прятался, наверное, как надо.

– О своем богатом милицейском прошлом рассказывал?

– Нет. Говорил лишь с усмешкой: «Я – мент, поэтому знаю все, что происходит в команде. От меня ничего не утаишь». Но при всех его чудачествах Аксаков много полезного сделал для «Сатурна». В Раменском серьезный футбол появился благодаря губернатору Громову и Аксакову.

– В «Сатурне» вы ненадолго пересеклись с Романцевым…

– Работать с ним было интересно! Все тренировки игровые, с мячами. Уделял большое внимание передачам. Романцев повторял: «В пасе совершенства нет. Его нужно постоянно шлифовать и доводить до автоматизма. Чтоб партнер получал мяч на ход, под удобную ногу».

– Ухода ничто не предвещало?

– Абсолютно. Прилетели на очередной сбор – Романцева нет. Думаем, наверное, дела в клубе задержали. Или игрока поехал просматривать. А через пару дней выясняется, что Романцев в отставке.

КОНЦЕРТ БРАКАМОНТЕ

– Вы, говорят, недавно поменяли агента?

– Да, сейчас работаю с Олегом Артемовым. До этого был Шандор Варга.

– Почему расстались?

– Не понимаю агентов, которые помогут заключить контракт, получат комиссионные и пропадают. Ему уже все равно, как потом у тебя складываются отношения с руководством, играешь ты или нет. Это неправильно. Можно хотя бы иногда снять трубку, позвонить. С Варгой нас разлучили расстояния. Сегодня он в Лондоне, завтра – в Будапеште, послезавтра – в Киеве. У него клиентов много. Один из них, Канчельскис, нас когда-то и познакомил.

– До Варги у вас был агент?

– Нет. Переходом из «Локомотива» в «Динамо» занимался лично Овчинников. Когда перебрался в «Сатурн», вести дела помогали знакомые.

– Что запомнилось на «Ноу Камп» кроме победы?

– То, что игроки «Барселоны» выбегают на поле под музыку из фильма «Гладиатор».

– С кем-то футболками поменялись?

– Нет. После матча в раздевалку принесли несколько футболок «Барселоны». Кто захотел – забрал на память. Но я к таким вещам равнодушен.

– Кто из ваших футбольных друзей собирает майки?

– Многие. Правда, дома ни у кого не видел. Вот интересно: меняются, меняются – а куда потом-то их девают? Где они лежат?

– Лучший легионер, с которым вас сводила жизнь в одной команде, – Домингес?

– Еще бы назвал Баррьентоса. Феноменальный талант. Уехав из «Москвы» в аргентинский «Сан-Лоренцо», сразу стал чемпионом и одним из лучших игроков страны. Его и в сборную привлекают.

– За что же Блохин невзлюбил Баррьентоса?

– Питу – парень с характером. Взрывной, эмоциональный. Но и про Блохина можно сказать то же самое. Таким людям общий язык найти сложно.

– Вас не удивило, насколько быстро Блохин успел в «Москве» со всеми рассориться?

– Такой он человек. Не признает компромиссы. Отношения строит по принципу: «Я – главный тренер, и мои решения не обсуждаются». Хотя иногда эти решения не поддавались логике. Например, была у меня травма голеностопа. Только-только восстановился, впереди матч с «Зенитом» на выезде. Блохин спрашивает: «Минут на тридцать тебя хватит?» – «Не вопрос». – «Хорошо, готовься. Я на тебя надеюсь». Лечу с командой в Петербург и не попадаю в заявку.

– Почему?

– Загадка.

– Блохин не скрывал раздражения Макси Лопесом, который перевез из Барселоны «Мерседес-Макларен» за миллион долларов.

– Так и было. С Лопесом ситуация тоже очень странная. Человек блестяще проводит концовку сезона, на сборах забивает чуть ли не в каждом матче. Но стартует чемпионат – и Лопес оказывается в глухом запасе.

– Из аргентинцев с Блохиным сумел сработаться лишь Бракамонте. Потому что дольше всех играет в России и на какие-то проблемы смотрит проще?

– Мне кажется, дело в другом. Но от подробностей воздержусь.

– С музыкальным творчеством Бракамонте знакомы?

– Конечно. Брака не расстается с гитарой. Как-то в кафе собрал всю команду и дал концерт часа на полтора. Это было здорово! Потом каждому диск подарил со своими песнями. У меня до сих пор в машине лежит.

– Дмитрия Тарасова, который перешел в «Москву» минувшей зимой, поселили на базе в соседней комнате с Бракамонте. Так для бедняги Тарасова каждый вечер превращался в испытание…

– Может, Бракамонте сменил репертуар? Раньше всем нравилось, как он поет.

– Одна из песен Бракамонте называется «Тюрьма Петракова». Как впечатление?

– «Тюрьма Петракова»? Хм, не знал. У Браки-то все песни на испанском. Вот если б по-русски спел, тогда я бы запомнил.

– Последняя книжка, которую вы прочитали?

– Роман Пауло Коэльо «Победитель остается один».

– Символично. В какой момент поняли, что не упустите золото?

– Когда в Лужниках победили ЦСКА.

– А когда стало ясно, что можно обыгрывать «Барсу»?

– После второго гола мелькнула мысль. Но в победу поверил лишь с финальным свистком.

– Танец Бердыева в чемпионской раздевалке большое впечатление произвел?

– Огромное. Таким счастливым Курбана Бекиевича я прежде не видел.

– Главный тренер после этого вечера два дня сушил пиджак. Ваши вещи тоже вымокли в шампанском?

– Мне повезло – вещи остались сухими. Зато Сибайю окатили с головы до ног. Да и некоторым журналистам не поздоровилось. Думаю, до сих пор не просохли.

– Впервые пили шампанское в раздевалке?

– Случалось и раньше. Когда нижегородский «Локомотив» вышел в премьер-лигу, шампанское тоже было. Но разве тот праздник сравнить с нынешним?