Как родилась легендарная фраза Евсеева

«Спорт-Экспресс», 01.12.2015

ПИВО ДО ТРЕХ НОЧИ В ТАРАСОВКЕ

Дома с Уэльсом сыграли вничью – 0:0. Результат был, мягко говоря, не очень – уж в первом-то матче точно рассчитывали выиграть и задел сделать. В раздевалке тишина стояла мертвая, гнетущая. Ощущение было – как будто на чемпионат Европы уже не попали.

Если бы Ярцев в тот момент начал нас в раздевалке песочить и тем более в прессе поливать – точно бы в Уэльсе проиграли. Настроение-то было на нуле. Влад Радимов потом вспоминал, как это было. Он в первом матче не играл, спустился с трибуны в раздевалку – и тут Георгий Саныч заходит. Видит все эти похоронные лица, поднимает брови и говорит: «А что случилось? Как они играли – десять человек в обороне, все сегодня видели. А теперь посмотрим, что будет, когда им придется немножко атаковать». И все сразу головы приподняли, повеселели. Это ведь очень важно, что тренер в такие минуты говорит. И как.

К тому же остались без Овчинникова и Мостового. Причем Мост свою желтую получил именно в куче-мале, случившейся после моего эпизода с Гиггзом. А Босс пострадал от португальского судьи, который всегда его «любил». Так по крайней мере Серега после матча сказал. В итоге на второй матч мы в любом случае оказывались с вратарем, у которого ноль матчей за сборную. Приятного в этом было мало.

Но у Славы Малафеева хоть какой-то международный опыт был, а у совсем юного Игоря Акинфеева – пусто. Поэтому, хотя нам ничего и не говорили, мы не сомневались, что играть будет Слава. А на Серегу не злились, хоть это была и большая потеря. С каждым может случиться.

Обсудить, в общем, было что. И мы вечером после первого матча решили в Тарасовке пивка попить. По-моему, в номере у Димы Аленичева на третьем этаже. Под картишки. Мы с Витей Онопко, правда, в них не играли – в отличие от Аленя, Радима, Гуся (Ролана Гусева. – Прим. И. Р.).

Кончился первый ящик «Миллера», который как-то пронесли на базу еще до меня. Я был назначен ответственным за пронос второго. Разработали целую систему ухищрений, чтобы не увидела охрана. С учетом высокого тарасовского забора сделать это в районе полуночи было непросто. Но нам, как мы думали, удалось – с помощью перехода по второму этажу.

Но спустя годы, когда с ветеранами куда-то играть ездили, Георгий Саныч раз хитро на меня посмотрел, вспомнил тот день и говорит: «Чё, думаешь, я ничего не знаю? Все знаю!» И расписал – как говорится, картина маслом. А мы-то думали… Все лучше понимаю истину, которую не раз слышал: одно из главных тренерских искусств – каких-то вещей не замечать.

Уверен, что стукачей среди нас не было. Просто камеры, охрана – все эти современные навороты мы недооценили. Хорошо, что без последствий.

А посидели тогда прилично. То ли до двух, то ли до трех. И нам это надо было. Не присели бы – как знать, выиграли бы ответный матч в Кардиффе или нет. Когда ты находишься в таком моральном состоянии, как мы после первой игры, лучше не держать все в себе, а общаться, разговаривать. Из этого ведь тоже коллектив настоящий складывается. У нас в «Локомотиве» всегда так было…

В Кардиффе поселились на природе, у озера. Никакого ажиотажа не ощущали, ничего не видели и не слышали. Зато были поводы для веселья. Ноябрь, холод противный – но все до такой степени раскрепощены, что кто-то из массажистов на потеху игрокам даже окунулся. По этим вещам у нас всегда Слава Зинченко, сапожник, специалистом был, приговаривал: «Я везде купаюсь».

В день игры я созвонился с женой, она сказала, что с дочкой все нормально. Когда выходил на поле, о ней и думал. О том, что сыграю сейчас для нее, – а потом полечу к семье, в Германию. Билет уже был, администратор сборной купил.

ДУМАЛ, ГИГГЗ НЕ ПОЖМЕТ МНЕ РУКУ

Я не знал, что за время между первым и вторым матчем валлийская пресса сделала меня врагом всего Уэльса. В ответной игре ждал каких-то неприятных эпизодов лишь от Гиггза. Но если партнеры Райана, в первую очередь Сэведж, отличались провокациями, то именно с его стороны почти ничего подобного не последовало.

Конечно, он был настроен против меня и нашей команды, разгорячен, но держал себя в рамках. Только один раз не выдержал. Мяч ушел в аут, и обычно люди, чтобы ты его ввел, спокойно тебе его катят. А он со всей силы в меня ударил. Ничего страшного, я и не к такому был готов. Особенно после того, как на третьей минуте Сэведж, длинноволосый такой, шипами мне в колено врезался. Но я тоже не собирался плакаться. Игровой момент. Не разлетелось же колено, жив-здоров остался!

Откровенно говоря, я думал, что руку перед игрой Гиггз мне не пожмет. Но он пожал. Правда, Гиггз в этот момент, как я понял, смотрел мне в глаза, а у меня они были опущены. Но не потому, что я чувствовал себя в чем-то виноватым. Я умышленно не смотрел не только на него, но и на остальных игроков сборной Уэльса.

Не хотелось мне на них смотреть после того, как они играли в Москве. Ведь именно из-за их провокаций у нас в первой игре два ключевых футболиста на пустом месте, по сути, получили желтые карточки и вынуждены были пропустить ответный матч.

Когда прилетели, было смешно. Выходим из здания аэропорта. Шум, ажиотаж, телекамеры, микрофоны. И все мечутся, ищут кого-то одного. Потом выяснилось, что это меня искали. Но не узнали.

Вначале было как-то непривычно, когда мяч попадал ко мне – и раздавался дикий свист. Свистели, орали, улюлюкали все 72 тысячи – кроме наших болельщиков, естественно. Пресса своих за эти дни накрутила. Из-за истории с Гиггзом. Но я быстро привык.

Когда весь этот свист услышал, в голове всплыл эпизод с Луишем Фигу в матче «Барселона» – «Реал». Он тогда только из Каталонии в Мадрид перешел, и болельщики «Барсы» его ненавидели. И не просто на него орали и предметы разные швыряли, а даже свиную голову с трибун кинули. И ничего – он спокойно к этому отнесся и сыграл, как умеет. Вот и я себе сказал: «Сделай то же самое».

Скажу больше – мне это помогло. Я же человек такой – лучше всего играл, если был заведен, разозлен. Так что, может, и не забил бы я никакого гола, если бы весь стадион в Кардиффе мне не свистел. Знаете, как приятно играть в такой обстановке! Тем более что там, в отличие, например, от Стамбула, только кричали и гудели, но ничего на поле не бросали. В Уэльсе и сеток заградительных нет – менталитет не позволяет людям предметы в игроков кидать и на поле выбегать. Найдется, конечно, пара сумасшедших в год – как в том знаменитом случае, когда Эрик Кантона охамевшему фанату наподдал. Но в целом все безопасно.

То, что главное – меня завести, лучше всех Семин знал. И нередко этим пользовался. В 2002 году перед самым перерывом на чемпионат мира я только восстановился после разрыва крестообразной связки колена, и мы играли с «Ротором» последний матч. Юрий Палыч пообещал меня выпустить в стартовом составе, но в последний момент передумал и оставил в запасе.

В итоге я вышел на замену и успел забить гол. После чего подбежал к скамейке и заорал: «Семин, со…ать!» В пылу обиды за невыполненное тренером обещание. Слышали это все, кто находился не только рядом, но и на расстоянии метров двадцати. С глоткой у меня все в порядке.

Девять из десяти тренеров после такого выгнали бы меня из команды. Что сделал бы тот же Романцев – даже представить страшно. Но Палыч лишь усмехнулся. Промолчал. А потом, когда я после чемпионата мира не только вернулся в состав, но и начал постоянно забивать, на тренировках постоянно всем говорил: «Разозлитесь на меня, как Евсеев!»

А в Уэльсе эту мою особенность не знали. И про все мои эмоции, про Полину, про то, что играю ради нее. Нет, я не говорил себе: «Ты должен забить гол». Защитнику накручивать себя таким образом глупо. Хотелось просто выиграть и выйти на чемпионат Европы. А кто при этом забьет, никакого значения не имело.

КОГДА БРАЛИ АВТОГРАФЫ, ЧАСТО ПРОСИЛИ, ЧТОБЫ ДОПИСАЛ ТУ ФРАЗУ

И вот – 22-я минута. Штрафной. К мячу, как обычно, идет Гусь, Ролан Гусев.

Я не видел, куда он подает. Сам Гусь потом рассказывал в интервью, что главным для него было перебить мяч через высоченного Хартсона, вставшего на ближней штанге. Я же просто пошел в зону, а потом получилось так, что мяч всех перелетел – и мне даже не пришлось прыгать. Даже не бил, а просто подставил голову. Вратарь, гадая направление, метнулся в угол, но мяч о землю ударился и по центру залетел. Го-о-ол!

Эмоции в ту секунду, конечно, зашкалили. Мог ли тогда уже подбежать и в камеры что-то крикнуть? Мог. Но понимал, что еще больше часа игры осталось и ничего еще не решено. Нечего расплескиваться, играть надо.

На установках в сборной Ярцев ни разу мне не говорил, чтобы я шел в чужую штрафную на стандартные положения. Моей задачей было не забивать мячи, а обороняться и начинать атаки. А при «стандартах» следовало оставаться с одним из партнеров – чаще всего Димой Сенниковым – за линией штрафной и держать нападающих соперника, которые не отходили назад.

А тут никто из валлийцев впереди не остался. В ту секунду и решил: «А дай-ка попробую!» Риска-то никакого. Не знаю даже откуда этот порыв у меня возник – Ярцев же, повторяю, ни разу меня о таком не просил. Правда, потом, когда я сказал об этом журналистам, он в своем эмоциональном стиле подкалывал: «Зачем ты им все рассказал?» Но так, в шутку. Вот уж кто-кто, а что он, что Семин ревновать к славе, завидовать не будут. Это не про них.

А бегать вперед на те же «стандарты» мне хотелось всегда. В том же «Локомотиве» я так много забивал мячей, вошел во вкус. И было даже немного досадно, что в сборной у меня другое задание.

Когда я прибежал в штрафную, меня никто не держал. Марк Хьюз, тренер Уэльса и бывший партнер Гиггза по «Манчестер Юнайтед», тоже ведь разбирал нашу игру, в том числе и первую, в Черкизове. А там я никуда не бегал. Вот нестандартное решение и привело к такому исходу. Подумать только: я же всего один гол за сборную забил. Зато такой, о котором никогда не забудут.

Но не считаю, что это я сборную на чемпионат Европы вывел. Просто гол забил. А вывела – вся команда, и заслуга у всех была равной.

Когда увидел мяч в сетке, почувствовал, что сделал это ради Полины. Ей этот гол и посвятил.

…И вот – конец. Мы – на чемпионате Европы! Вижу – Ярцев бежит ко мне. Обнимаемся. Потом – куча-мала у углового флажка, все сходят с ума. Ловим Ярцева, в воздух кидаем. Потом в раздевалке кто-то быстро накачается пивом, которое там непонятно откуда возникло, и начнет кидаться пивными банками…

В какой-то момент всего этого безумия на поле и случилось то, о чем потом долго говорила вся Россия. Но в какой именно момент – хоть убей, не помню. Все было как в тумане…

Я заметил, что за мной неотступно следует камера. В одну сторону иду – она сюда, в другую – туда. Вроде как герой матча. Рядом идет Бородюк. И, видимо, уже понимает, что я готов что-то отчудить. Говорит: «Не надо, не надо!»

Надо. Меня всего переполняло от того, что в последние недели испытал. Ну и выплеснулось.

По-моему, я даже два раза это «Х… вам!» крикнул. А до этого фразу «Знай русского Ивана!» Но, видимо, еще был далеко от микрофона, и ее зрители не услышали. Жаль. А вот о той фразе не жалею. Абсолютно. И мне было приятно, когда узнал, что к чемпионату Европы выпустили серию футболок с этим выражением.

О чем я думал, когда кричал? Хотел ли, чтобы народ услышал? Да если честно, ни о чем не думал, ничего не хотел. В таком состоянии голова отключается.

А крикнул я это, естественно, валлийцам, имея в виду, что снимают матч не наши, а они. Адресовал эту фразу народу Уэльса. Не сказать, что как-то его ненавидел – ничего подобного. Просто мы их обыграли! Знал, что британское телевидение всегда так действует – после финального свистка показывает лучшего игрока и того, кто забил…

Крикнул – и тут же забыл. Как это говорится – в состоянии аффекта. В этих словах не было смысла. Просто я вложил в них все то, что испытал до и во время операции Полины. Все то, что чувствовал после первой игры, когда на телевидении все говорили, что в Уэльсе у нас нет шансов, потому что дома сыграли вничью и в гостях у нас не будет двух ключевых игроков. Может, тем, кто в нас не верил, тоже кричал – кто его знает? Сейчас многое домысливать можно.

Потом много интересного про ту фразу читал. Виктор Шендерович написал, что ею я выразил русскую национальную идею. Понравилось. Здорово и поэт Михаил Танич, как мне передали, в интервью сказал: «Это же шлягер! Не может же человек всю жизнь скрывать эмоции. А этот гол Уэльсу был высшей точкой его жизни. И взыграло в нем что-то наше, русское. Я с восторгом это услышал». Прав Танич – это действительно была главная точка в моей жизни.

И уж совсем мне понравилось, что в сборник анекдотов попал. Читаю много лет спустя – и натыкаюсь: «Когда у России с японцами возникли проблемы из-за спорных островов, Дмитрий Медведев отправил на переговоры Евсеева…»

Не только в анекдотах, но и в жизни в связи с этим возникали смешные моменты. Когда я закончил карьеру игрока и несколько месяцев работал в агентской компании у моего друга детства Саши Маньякова, поехали мы как-то в Киргизию подписывать местного футболиста Валерия Кичина. Так какие-то высокопоставленные киргизские чиновники представляли меня друг другу так: «Знакомься, это Вадим Евсеев. Ну тот, который «Х… вам!»«.

Если честно, я не краснел. Сказал – и сказал. Время было очень позднее, и дети, которые такие слова слышать не должны, уже давно должны были спать.

Первым, помню, прямо в раздевалку мне дозвонился одноклассник Андрей Ровдо. Вернее, это был первый звонок, когда я взял трубку. «Знаешь, что ты в камеру сказал?» – спрашивает. «Нет», – отвечаю. Он и объяснил.

…Больше этого выражения я нигде не повторял, хотя многие просили – на бис. Крылатая фраза должна быть сказана лишь однажды. Если повторяться, будет банально. Да и невозможно такое подготовить заранее. Это может случиться только на таком диком эмоциональном накале, который у меня тогда был.

Потом, когда ко мне подходили за автографом, не раз просили, чтобы дописал еще и эту фразу. Отвечал: «Сами допишете». Много раз такое было. Но не написал ни разу.

Такие просьбы меня не раздражали. А вот когда на радио какая-то слушательница по телефону начала кричать, что меня дома плохо воспитали, поэтому я так выругался, – признаюсь, разозлился. Знали бы вы мою ситуацию – а потом выводами бы бросались. Да, Ярцев рассказывал о том, что у меня в семье произошло, но все равно, думаю, в курсе событий было не так уж много людей.

Дочка матом не ругается. Хотя все эти слова, уверен, знает. У них же в классе – сплошные пацаны. А шестнадцать лет – как раз тот возраст, когда матерятся для самоутверждения. В классе, правда, всего пять человек, школа-то частная. Но четверо остальных – ребята…

Меня стали регулярно узнавать на улице. Какая-то 60-летняя бабуля опознала в магазине – тут я вообще обалдел. Позвали на программу Андрея Малахова. Наконец, на новогодний «Голубой огонек», где мы с Катей Лель пели. Понравилось ли? Предпочел бы, как Саша Овечкин в ее клипе: стоять у телефона-автомата и ничего не делать…

Не могу сказать, что мне все это не нравилось. Но главным в жизни было, конечно, другое. То, что у ребенка хорошо прошла операция. И что Полина вернулась из Мюнхена в Москву живой и здоровой.

Ведь если бы не было всех этих переживаний – не было бы и гола. Уверен на тысячу процентов.