Гела Кеташвили: «Золотая олимпийская медаль – это всё, что у меня было»

«Спорт-Экспресс», 25.10.1996

Старенький «Москвич» несся по вечернему Тбилиси с бешеной скоростью, поразительно легко обгоняя летевшие параллельным курсом иномарки. Заметив восхищение, написанное на моем лице, таксист улыбнулся в пышные усы и… прибавил газу. Вдруг, словно из-под земли, перед нашей машиной вырос гаишник и повелительно взмахнул черно-белым жезлом. Остановились. Пока водитель доставал документы, к остановившему нас полицейскому присоединились еще двое в форме. Лицо одного из них показалось знакомым. А когда он снял фуражку – отпали последние сомнения. Напротив меня в мундире старшего лейтенанта автодорожной полиции стоял Гела Кеташвили, футбольная любовь и боль всей Грузии, чья карьера обещала фейерверк, а стала всего лишь, пусть и ослепительной, но недолгой вспышкой. На интервью еще недавно всеми боготворимый, а потом забытый Кеташвили пошел охотно. Вышло так, что беседовать нам пришлось дважды – Гелу неожиданно вызвали по рации на работу, и разговор оборвался буквально на полуслове. Оборвался именно в тот момент, когда я уже собирался затронуть второй этап его жизни, принесший Кеташвили столько же горьких разочарований, сколько первый – счастливых улыбок. Вот и получилось, как у Молчанова, – «до и после». До – это превращение маленького Гелы Кеташвили в отличного защитника тбилисского «Динамо» и сборной СССР, которого боялись все нападающие. После – это превращение единственного грузинского футболиста, олимпийского чемпиона Сеула-88 в скромного автоинспектора, оказывается, совсем не страшного для тбилисских лихачей.

ДО

– С детства мяч был для меня самой дорогой игрушкой. Я даже ночью не мог с ним расстаться и клал под подушку. А днем часами возился с мячиком во дворе и среди сверстников всегда считался первым «технарем». Жонглировать, например, не спуская мяч на землю, мог раз триста.

– Разве таких в защитники берут?

– Так я и начинал нападающим, почти в каждом матче гола по три забивал. Ох, сколько же я финтов разучил, обожал соперников дурачить. И на тебе – в 17 лет Гиви Нодии вздумалось сделать из меня защитника. Я, конечно, сопротивлялся, как мог – кто же атаку с радостью променяет на оборону? Но Нодия объявил, что я – прирожденный защитник, и дал понять, что разговор на эту тему окончен.

– Как же вам с такими скромными габаритами (рост 174 см, вес 70 кг) удавалось справляться с форвардами, которые ростом были выше на голову?

– Не сочтите меня пижоном, но из всех нападающих, кого мне приходилось опекать, по-настоящему намучился только с двумя – с Ромарио и Протасовым. Бразильца я «держал» в финале сеульской Олимпиады. Никогда в жизни не видел такого подвижного игрока! Как ветер – стоило мне на секунду отвернуться, а Ромарио уже и след простыл. Из наших форвардов Протасов был, по-моему, самым сильным. Умен, а как прикрывал мяч корпусом – невозможно подступиться. А скорость! Еще со времен кутаисского «Торпедо» мне от него ой как доставалось.

– Кстати, почему у вас, коренного тбилисца, первым клубом оказалось кутаисское «Торпедо»?

– Я учился в девятом классе, когда на турнире в Кутаиси мне предложили место в торпедовском дубле. Я был весьма честолюбивым юношей, а «Торпедо» как раз пробилось в высшую лигу, и мне почему-то казалось, что уже в 16 лет я смогу в ней играть. Поэтому согласился без раздумий.

– Однако вашим наполеоновским планам суждено было сбыться лишь спустя два года – не так ли?

– Дебют вышел на редкость удачным. Тренеры за все матчи ставили мне «пятерки» и в итоге назвали лучшим игроком сезона в команде. В Тбилиси это, естественно, не могло остаться незамеченным. И в один прекрасный для меня вечер в Кутаиси пожаловал динамовский тренер Кутивадзе со словами: «Кеташвили забираем к себе». Помню, словно это было вчера, как ко мне подошел наш главный – Анатолий Норакидзе и обнял: «Сынок, тебя приглашают в тбилисское «Динамо». Ты заслужил это. В добрый путь».

– Вы, насколько я знаю, довольно легко вписались в могучую динамовскую компанию звезд – Чивадзе, Шенгелия, Сулаквелидзе. Они не давили на новичка своими именами и авторитетом?

– Я был уверен, что в «Динамо» увижу необыкновенных людей. Все игроки, завоевавшие в 81-м году Кубок кубков, представлялись моему воображению почти святыми, которые даже по земле не ходят – летают. Признаюсь, первый раз шел на динамовскую базу, обливаясь от страха потом. Каково же было мое изумление, когда первым увидел там Сулаквелидзе – в застиранном халате и шлепанцах. Подумал, что это недоразумение, но потом и в остальных не заметил ничего невероятного. Люди как люди.

– Значит, с ветеранами вы сошлись быстро?

– Конечно! Тбилиси такой город, где все друг друга знают. И вскоре после моего прихода в «Динамо» выяснилось, что многие мои друзья – это и друзья Габелии, Чивадзе, Гуцаева. С последним, кстати, я жил в одной комнате на базе.

– Редкий случай. Обычно молодые футболисты со «стариками» не селятся.

– Вот-вот, и я, когда слышал подобное от бывалых людей, сильно удивлялся. И до сих пор удивляюсь. Вы не представляете, какое это счастье, что рядом был такой игрок! Можно сказать без натяжки, что я учился футболу «по Гуцаеву». Правда, одна его странность осталась для меня загадкой. На тренировке в предыгровой день Гуцаев обычно совершал небольшую пробежку, пару раз бил по воротам и… удалялся в раздевалку. Сначала я просто не понял, в чем дело, – все вроде пашут, а он как бы отлынивает. Но ребята мне объяснили: «Вова сам знает, как готовиться, завтра увидишь». Назавтра Гуцаев выходил – и забивал.

– А на поле вам от ветеранов доставалось?

– Я по натуре довольно мнительный человек, и если на меня накричать – моментально раскисаю и собраться уже долго не могу. Помню, играли в Ленинграде, я не успел подстраховать свою зону, и нам забили гол. Батюшки! Я услышал от нашего вратаря Габелии такое, что захотелось уйти с поля и больше никогда не возвращаться. Правда, это был эпизод. Чаще всего я слышал от партнеров что-то типа «Гела, давай, родной!» И тогда у меня будто вырастали крылья, я готов был снести на своем пути все.

– Кто был в «Динамо» главный весельчак?

– Гурули. Рядом с ним всегда нужно было держать ухо востро. Однажды он положил мне на кровать портмоне. Я подозревал, что это какой-то розыгрыш, но любопытство взяло верх: открыл портмоне, заглянул вовнутрь – и в этот момент раздался взрыв. У меня все лицо было залито краской. Два часа потом в бане сидел, никак не мог отмыться.

– Это правда, что в «Динамо» никто на травмы не жаловался, потому что, если матч пропустишь, – рискуешь больше в состав не попасть?

– Правда. Конкуренция была сумасшедшая. Сколько я игр провел на уколах – не сосчитать. От Гуцаева мне, видимо, передался не только опыт, но и, увы, фатальное «везение» на травмы. Что я только не ломал – нос, ключицу, руки, ребра, ноги, три сотрясения мозга было! Мелкие ушибы и вывихи просто не в счет. Права была моя мама: как она не хотела, чтобы я становился футболистом, панически боялась, что у меня травм много будет.

– А как без них в футболе?

– В «Динамо» даже шутка в ходу была по этому поводу, «Где Кеташвили? Конечно, в медпункте, где же еще ему быть?» Я был рисковым игроком. В любой стык шел без страха. Иначе не мог. И никогда об этом не жалел. Футболист должен быть мужественным, трусу не место на поле. Я ненавижу проигрывать и потому так отчаянно бился за каждый мяч. Наверное, сезона полтора в общей сложности потерял из-за травм.

– Были такие, которые ставили под угрозу вашу карьеру?

– Да. Как-то повредил коленный сустав и месяц пробыл в гипсе. Врачи советовали с футбола переключиться на шашки и очень сопротивлялись моему решению вернуться на поле. Понимал ли я, чем это грозит? Конечно, понимал. И если бы мне было под тридцать – наверняка рисковать дальше бы не стал. Но как заканчивать в 20 лет? Я положился на судьбу. И она долго хранила меня. Спустя много лет, в 91-м, я попал в жуткую автокатастрофу. Встречная машина ослепила фарами, и я врезался в бетонный парапет. Хоть без переломов и не обошлось, но все успокаивали, говоря, что последствия таких аварий обычно бывают куда страшнее.

– Что это мы все о грустном. Лучше расскажите, как в 87-м году в матче Кубка УЕФА с софийским «Локомотивом» вы уже на 26-й (!) секунде умудрились заработать пенальти?

– Смешно все вышло. Мне мяч с центра поля откатили, ну я и рванул вперед. Болгары, похоже, ошалели от подобной наглости и лишь провожали меня глазами. Уже в штрафной один из них наконец-то пришел в себя, но ничего лучше не придумал, как «въехать» сзади по ногам. Пенальти. Жаль, Шенгелия промазал. Впрочем, ту встречу мы все равно выиграли.

– Матчи с какими командами давались вам особенно тяжело?

– Больше всего не любил играть в Ереване, Баку и Донецке. В первых двух городах публика против нас всегда была крайне агрессивно настроена, я бы даже сказал, воинственно. Впрочем, помню и другое. Приехали мы в апреле 89-го на игру с «Араратом», а незадолго до этого в Тбилиси произошли всем известные трагические события, люди погибли. И – представьте – в Ереване, городе, где любой приезд тбилисского «Динамо» вызывал у болельщиков нездоровый ажиотаж, нас пришли встречать в аэропорт с цветами тысячи людей. Даже всякое повидавшие на своем веку динамовские ветераны открыли рты от изумления. А в Донецке почему-то во время наших с «Шахтером» матчей всегда шли проливные дожди, мячи разбухали, становились тяжелыми, как гири, и потом у меня от них дня два голова болела.

– Могу себе представить, как у вас, правда, совсем по-другому поводу, болела голова наутро после победного олимпийского финала с бразильцами.

– Мне в день полуфинала с итальянцами 23 года исполнилось. Но до матча с Бразилией я – ни-ни, ни капли. Зато уж потом… Утром многие ребята, и я в их числе, проспали награждение.

– Отправляясь в Сеул, вы верили в такой успех?

– Была цель – вернуться с медалями. С какими? Это уж как повезет. Но после победы над Италией, когда «медальная» задача в принципе была уже решена и можно было расслабиться, мы собрались отдельно от руководства сборной и постановили: «Давайте еще полтора часа все вместе потерпим, все отдадим ради победы, ибо такой шанс выпадает раз в жизни». С таким настроем и вышли на бразильцев.

– Помните, как вы начудили в финале – после первого тайма дополнительного времени, когда играть еще оставалось пятнадцать минут, неожиданно завопили: «Ура! Мы – чемпионы!»?

– Был такой грех. Едва прозвучал свисток судьи, как я заорал от счастья, подпрыгнул, бросился кого-то обнимать. Вдруг вижу – ребята стоят как вкопанные и непонимающе смотрят на меня. Я кричу: «Почему вы не радуетесь? Все! Победа!» Тут кто-то тихо произнес: «Гела, ты с ума сошел, еще второй тайм играть». Вот тогда я наконец понял, что запутался в дополнительных таймах, и схватился за голову. До сих пор не в состоянии объяснить, что на меня тогда нашло. Скорее всего сказалось чудовищное напряжение – такой усталости после матча я не чувствовал больше никогда. Хорошо, что все закончилось нашей победой, а то ребята в раздевалке, наверное, мне бы голову оторвали.

– Рассказывают, что когда вы прилетели в Тбилиси с золотом Сеула, вас из самолета вынесли на руках.

– Почему только меня? Олимпийских чемпионов по другим видам спорта тоже. Меня обнимали, целовали незнакомые люди, а я искал глазами отца, который скромно стоял в сторонке. Растолкав всех, я бросился к нему в объятия. От счастья сначала заплакал он, а потом и я не сдержался. Повесил отцу медаль на шею и сказал: «На 95 процентов она твоя».

– Слышал, что у вас уже нет этой медали?

– Когда в 92-м году в Грузии началась война, был создан специальный фонд для пожертвований. Я хотел помочь своей стране и отдал самое дорогое, что было, – золотую олимпийскую медаль. Увы, она попала в грязные руки. Недавно на турецкой границе задержали человека, у которого ее обнаружили. Мне об этом рассказал знакомый журналист.

– Вам ее так и не вернули?

– Нет, и я не верю, что это когда-нибудь произойдет. Не собираюсь ничего предпринимать для поисков. Не хочу. Просто потому, что подарил медаль моей Грузии, и если она не смогла ее сохранить – ну что ж… А на память о сеульской победе у меня осталась только справка, полученная при сдаче медали в этот фонд.

– Почему после отделения Грузии вы не покинули тбилисское «Динамо», хотя, знаю, вас приглашал Лобановский в Киев?

– Звал меня в московское «Динамо» и Бышовец. Если честно, я склонялся именно к этому варианту. Мне нравилось работать с Бышовцем, а главное, он был для меня предсказуем. Лобановский звонил, наверное, раз десять, «Приезжай в Киев. Поедешь на чемпионат мира. Ты мне нужен». Я ведь в сборной играл, готовился к первенству мира в Италии и, уверен, обязательно там сыграл бы, если бы Грузия не вышла из состава Союза. Мне не дали уехать ни в Москву, ни в Киев.

– Но ведь вашего партнера по тбилисскому «Динамо» Ахрика Цвейбу отпустили к Лобановскому, кажется, спокойно?

– Не забывайте, что Цвейба – абхазец. Поэтому его никто не удерживал. Я мечтал о чемпионате мира, хотел играть в настоящий футбол, прекрасно понимая, какого уровня будет грузинское первенство. Я не делал тайны из своего ухода, наоборот, собирался красиво проститься с товарищами по «Динамо». Но стоило об этом узнать грузинским политикам во главе с Гамсахурдиа, как в мой адрес посыпались угрозы: «Если уедешь – объявим тебя врагом народа». Я-то еще ладно, но ведь здесь оставались родные. Словом, с мыслями об отъезде пришлось расстаться.

ПОСЛЕ

– Надо же было такому случиться: в матче открытия грузинского первенства вы забили гол в свои ворота!

– Досадная случайность, из-за которой, как потом оказалось, вся моя жизнь пошла кувырком. Играли мы с «Колхети» из Поти. Тбилисский стадион переполнен, ажиотаж огромный, прямая телетрансляция. В общем, не было в Грузии человека, не видевшего эту игру. Идет обычный, миллионный, наверное, в моей жизни прострел. Играю на опережение, снимаю мяч с головы нападающего, а дальше… За те секунды, что мяч летел в наши ворота, успел подумать: «Это – конец». И закрыл глаза. Так – 0:1 – мы и закончили.

– Легко представить, что творилось у вас на душе.

– В раздевалке, убитый горем, я услышал ядовитый шепоток Чедия – Кипиани: «Давид Давидович, это как же можно случайно в свои ворота попасть? Тут что-то не так». А тренер, увы, лишь кивал в ответ.

– Почему именно Чедия завел разговор об автоголе?

– После Сеула у меня появилось немало завистников. В том числе и в родном «Динамо», где больше всех усердствовал Чедия. Особенно после того, как в 89-м меня избрали капитаном команды. Он сам жаждал получить повязку и ради этого готов был на все. Знаю, Чедия «стучал» на меня тренеру.

– Знали и молчали? Почему не поговорили по-мужски?

– Сначала я просто не верил, что он способен на такую подлость. Когда же убедился, что это правда, меня уже в «Динамо» не было. Но с Чедией, думаю, мы еще встретимся.

– А что же Кипиани?

– Конфликт между нами возник не только из-за этого автогола. У меня было много предложений из Италии, Германии, Испании, но Кипиани встал стеной и сделал все возможное, чтобы я никуда не уехал. Оставаться в том «Динамо», сами понимаете, я уже не мог.

– Неужели вас никто не пытался удержать?

– Я подошел к Кипиани и сказал: «Я не смогу с вами работать. Мне лучше уйти». «Ну, если вы так решили, – с моей стороны препятствий не будет», – Кипиани впервые за все годы нашего знакомства говорил со мной на «вы». Нашлись люди, которые взялись этот конфликт уладить, но я твердо решил: при Кипиани ни за что не вернусь в «Динамо».

– Какие у вас сейчас с ним отношения?

– Здороваемся – и ничего больше. Кипиани, кстати, месяца через два после моего ухода из «Динамо» предлагал «начать все сначала», но психологически я был не готов к этому. Слишком сильна была обида, чтобы так легко ее забыть.

– Далее ваша карьера шла уже по нисходящей – ланчхутская «Гурия», махачкалинское «Динамо», тбилисский «Белый орел». Неужто не нашлось такому классному футболисту места в приличной команде?

– «Гурия» по силе была второй в Грузии – после «Динамо». Там, кстати, я играл уже не правого защитника, а либеро. Это все-таки полегче, а я в тот момент был на пределе физических возможностей, но еще в большей степени – моральных. Однако время лечит. Постепенно я отошел, начал прибавлять от игры к игре. И вдруг – в который уж раз – полетел мениск. Потом угодил в автокатастрофу. Одно к одному. Пока лечился, познакомился с руководителем махачкалинского «Динамо», который уломал меня подписать контракт. Четыре месяца отыграл в Махачкале, но договор оказался липовым, условия выполнять никто не собирался, и я, махнув на все рукой, уехал домой.

– А в «Белый орел», выступавший в первой грузинской лиге, что вас потянуло?

– Не что, а кто. Эту команду создал мой друг детства, и когда он попросил о помощи, я не мог отказать. А в 94-м принявший тбилисское «Динамо» Кутивадзе задумал вернуть меня в команду. В душе я, конечно, понимал, что нужно проявить характер и не соглашаться, но как это сделать, если обещают возвратить мечту, казалось, уже безвозвратно утерянную? Покидая «Динамо», я знал, что мне будет тяжело, но чтобы так… Жизнь просто утратила для меня всякий смысл. Поверьте, это не красивые слова. Сколько раз во сне я видел себя в динамовской футболке! И стоило Кутивадзе наяву предложить вновь надеть ее, как я не устоял. Это была ошибка.

– Почему?

– По двум причинам. Я был тогда в «разобранном» состоянии, но так загорелся идеей возрождения, что начал вкалывать, как одержимый. Тренировался день – и ночь. Но былого, увы, не вернешь. Стало стыдно, особенно когда от юных динамовских дарований слышал за спиной: «И это Кеташвили? Ты помнишь каким он был пять лет назад?» Это во-первых. А во-вторых, не могу себе простить, что поверил человеку, на деле оказавшемуся негодяем. Я имею в виду Кутивадзе. Что он наговорил обо мне в интервью! Будто я опустился на самое дно, беспробудно пью, даже на сборах появляюсь нетрезвым, вещи из дома продаю и т. д. Ничего подобного и близко не было! Зачем Кутивадзе понадобилось оклеветать меня – ума не приложу.

– В Грузии с ее гостеприимством и любовью к застольям соблюдать спортивный режим, по-моему, действительно очень непросто?

– Это уж кому как. Веса мне, наоборот, всегда не хватало, а что до выпивки… Я слишком любил футбол, чтобы размениваться по мелочам.

– А когда вы окончательно решили закончить с футболом?

– В начале 1995 года один знакомый договорился с Тархановым о моих смотринах в ЦСКА. В Грузии до меня уже не было дела, и проклинать за отъезд в Россию никто не стал. Только где вы, спрашивается, были раньше. Зачем мне теперь эта «воля»? Полтора месяца тренировался я с армейским дублем, пытался набрать форму, но – увы… И не дожидаясь, пока меня попросят из команды, объяснился с Тархановым и отправился домой. Прокол с ЦСКА стал последней каплей. По дороге из Москвы в Тбилиси я сказал себе: «Все, Гела, твой поезд ушел».

– Но почему, почему вы, самый титулованный – олимпийский чемпион! – грузинский футболист всех времен, вы, игра которого в Сеуле, по словам Анатолия Бышовца, соответствовала мировым стандартам, так рано закопали в землю свой талант?!

– А травмы… После очередного вырезанного мениска и дорожной аварии я уже не мог стать прежним Кеташвили. Нет, на уровне Грузии, думаю, я и сейчас был бы далеко не худшим. Вот только зачем?

– Скажите тогда, почему вы решили сменить футбольную форму на мундир полицейского?

– Я не горел желанием идти работать в ГАИ, но у меня не было другого выхода. Нужно было кормить семью. Помогли старые динамовские связи. Уже больше года, как взял в руки жезл.

– А бизнесом, как теперь модно, не пробовали заняться?

– Нет, это не мое. Я был бы не прочь остаться в футболе в качестве тренера, но никто не приглашает…

– Ну и как ваша служба – «опасна и трудна»?

– Мне нравится. Не знаю, как долго буду работать в полиции. Все-таки в футболе я кое-что умел, и, может, когда-нибудь мои знания и опыт пригодятся.

– Вы – строгий инспектор?

– Если меня нарушитель узнает, а случается это довольно часто, рука не поднимается выписать штраф. Всегда отпускаю с миром.

– Если бы можно было повернуть время вспять, что бы вы изменили в своей жизни?

– Порой я сам задумываюсь над этим и нахожу один ответ: хотел бы родиться лет на десять позже. Тогда, глядишь, не стоял бы сейчас с жезлом на дороге, а еще играл в футбол. Ведь мне всего… Кеташвили замолчал на несколько секунд, а потом, почему-то стесняясь, спросил у меня:

– А можно, так сказать, пользуясь случаем, через вашу газету передать привет Анатолию Бышовцу, Борису Игнатьеву, Владимиру Радионову, Сергею Мосягину, а также всем моим сеульским партнерам? Дорогие мои, я вас люблю и помню!

И после долгой паузы добавил: «Господи, сколько же лет я их не видел!..»