Вячеслав Малафеев: «Поражение от Португалии 1:7 катастрофой не стало»

«Советский Спорт», 15.02.2015

Sovsport.ru публикует интервью голкипера «Зенита», которое он дал для книги Геннадия Орлова.

– Вячеслав, как вы оказались в «Зените»?

– Тренироваться я начал в пять с половиной лет. Меня в спортивную школу «Смена» привел отец – вслед за моим братом Сергеем. Попал я туда не с первого раза, не мог сдать какие-то нормативы, но у отца были неплохие отношения с тренерами, да и старший брат подавал какие-то надежды, так что меня оставили. Первый мой тренер – Геннадий Федорович Ермаков. Несколько месяцев нас тренировал Александр Петрович Смыков, потом перешли к Владимиру Васильевичу Вильде. И когда надо было формировать вратарское подразделение, меня попробовали вторым вратарем. Играл я регулярно, но рос медленно. Поэтому я рад сейчас за мальчишек, у которых детские ворота, и мяч меньше по размерам. А большой мяч – попробуй поймай маленькими ручками. По-настоящему расти я начал лет в 12-13, но тренер вратарей в СДЮСШОР «Смена» Владимир Павлович Савин верил в меня, верил, что я буду вратарем. В свое время он подставил мои антропометрические данные, данные моих родителей в какую-то формулу и предсказал, что вырасту до 186 см. Мой рост – 185. Но в детстве вратарское будущее мне не сулили, звезд с неба я не хватал.

– Отличительной чертой вратарей, воспитанных «Сменой», всегда была отличная игра на линии ворот, а вот на выходах получалось не всегда удачно…

– Все тренировки в «Смене» проходили в маленьком зале. Подач в штрафную из-за тесноты в зале практически не было. Поэтому все вратари-воспитанники «Смены» прекрасно играли на линии, но не обладали необходимыми навыками для игры на выходе. Тренировать выходы нам удавалось только в летний период – три-четыре месяца в году, когда можно было заниматься на большом поле. Когда мне было уже 13 лет, Савин рекомендовал меня в юношескую сборную страны. Меня взяли на заметку, благодаря чему потом и в юношескую сборную более старшего возраста, и в молодежную сборную проще было попасть. Первый контракт с «Зенитом» я заключил в 1995 году, зарплата моя составляла 150 долларов. В «Зените-2» нас тренировал Виталий Васильевич Лебедев. Классный мужик, он много дал и в плане психологии, и в плане вратарского мастерства. Старшим тренером команды был Лев Бурчалкин. Тогда у вратарей не было собственного тренера, и мы тренировались наравне со всеми – это и кроссы, и другие занятия по общефизической подготовке. Не скажу, что это было комфортно, и так уж необходимо, но это все же было хорошей школой. Лишним ничего не бывает, каждый опыт может оказаться полезен.

– Дебютировали вы в основном составе при главном тренере Анатолии Давыдове, но успели потренироваться при Бышовце. Какие у вас остались впечатления от него?

– Конечно, Бышовец – это еще одна школа взросления, тем более что помогал ему Леонид Колтун – сам бывший вратарь. Анатолий Федорович Бышовец был для нас бог, небожитель, хотя он любил пофилософствовать и не всегда мы понимали направление его мыслей. Человек он был азартный, увлеченный, амбициозный. Даже когда он бил мне по воротам и у него это не получалось, он переживал, начинал вдруг говорить: мяч не тот, нога болит, еще что-то, даже такие мелкие, ничтожные неудачи он воспринимал серьезно. Дисциплину в команде он держал. Он очень верно определял состав и прекрасно готовил команду функционально. Можно ведь и недотренировать и перетренировать, а он умел всегда находить эту грань – и команда была всегда на ходу, «Зенит» Бышовца отличали скорость и дисциплина.

– Что было сильной чертой его преемника – Анатолия Давыдова?

– Анатолий Викторович очень сильный психолог. Я помню, как в 1999 году перед матчем с ЦСКА он меня подозвал в столовой: «Волнуешься?» А меня и вправду потряхивало. «А ты представь, что это тренировка. Ты же на тренировке не волнуешься? Нет. А почему? Да потому что ты в порядке. Просто делай свое дело, и все будет нормально». Все равно я, конечно, волновался. Но это были очень правильные слова, которые я потом вспоминал перед важными матчами, они мне очень пригодились в жизни.

– Почему, выиграв Кубок России Анатолий Давыдов не добился с той командой дальнейших успехов?

– Он только что закончил карьеру, и ему было сложно, на мой взгляд, руководить ребятами, с которыми он совсем недавно играл. Я помню, как звучало: Толя, ой, простите, Анатолий Викторович. Не хватило каких-то знаний, как следствие – команде не хватило функционалки, чтобы ровно пройти весь чемпионат. Ну, и скамейка была короткая, нужно было ротировать состав, а игроков не хватало. Я очень благодарен Анатолию Викторовичу, что он поверил в меня. У меня было мало шансов попасть в заявку. Роман Березовский безоговорочно был номер один. Сергей Приходько был вторым номером, и постепенно он из вратаря перешел в тренеры. Я помню, как Приходько, уже будучи тренером, натаскивал меня: никаких гулянок, интервью не давать. Когда молодой – соблазнов много, и я рад, что меня таким образом ограничивали. На моей памяти многие перспективные игроки начинали давать интервью направо и налево, кое-кому это помешало. Меньше говори. Потом наговоришься. Это было правильно.

– Помните свои ощущения от победы в Кубке страны в 1999 году?

– Конечно. На премию купил свою первую машину – ВАЗ-21099. Думаю, если бы мы сейчас выиграли чемпионат мира, такого ажиотажа не было бы. К сожалению, в финальной встрече я участия не принимал, хотя в заявке был. И в том знаменитом проезде по Невскому проспекту не участвовал – уехал играть за «Зенит-2». С кубком по Невскому проспекту я проехался уже позже.

– Вы говорили, что за матч теряете в весе столько же, сколько и полевые игроки.

– Сейчас уже нет. А поначалу терял по два кг за игру. Нервничаешь, переживаешь. Вратари же – это отдельная каста. Игроки к голкиперам как относятся: выручил – так и должно быть, это твоя работа; ошибся – лишил команду победы, премий и т. д. Даже когда сыграл на «ноль» – ничего особенного. Редко когда вратарь делает исход матча, все-таки у полевого игрока шансов проявить себя больше. Вратари команды друг друга лучше понимают, поэтому такая штука, как вратарская солидарность, – это не выдумка. Но с другой стороны, мы и ведь конкуренты… Иногда вратарям одной команды не удается найти общий я зык. Личная конкуренция становится важнее командных интересов. Мне повезло, и я не припомню, чтобы у меня было какое-то взаимонепонимание с коллегами. Скажем, Рома Березовский, когда я стал вторым вратарем, мог бы подначивать как-то молодого, хамить, показывать, кто здесь главный, настраивать против меня полевых игроков – ничего такого не было. У меня, когда я был основным вратарем, были прекрасные отношения со всеми моими дублерами: Макаровым, Жевновым, Бабуриным, Чонтофальски. С Юрой Лодыгиным мы тоже отлично ладим.

– Некоторые полагают, что при всем его таланте ему не хватает школы…

– Я так не думаю, он хорошо подготовлен. У него другая особенность. Он, на мой взгляд, иногда слишком уверен в себе. Там, где он ловит, – я бы отбил. Опыт – это осторожность, это стремление подстраховаться, и не только в спорте.

– Можно ли воспитать у вратаря психологическую устойчивость?

– Не уверен. Это скорее врожденное, чем приобретенное. Но вратарь должен уметь контролировать эмоции. Чересчур сильное волнение нужно в себе подавлять. Что делает человек, когда волнуется? Прячет взгляд, уходит в себя. Со временем я научился смотреть всем в глаза и таким образом демонстрировать уверенность, которая передается другим. Игроки же все чувствуют. И неуверенность тренера, его боязнь, особенно во время игры на выезде с титулованным соперником, футболисты ощущают. Не знаю, как у других, но у меня было так, что смотрю на главного тренера перед матчем, чувствую его состояние и понимаю, что мы сегодня не выиграем. И это чувство меня редко обманывало. Победу часто представляешь, визуализируешь, а потом как бы реализуешь свои проекции, свои фантазии, если так можно выразиться.

– Один из самых тяжелых ударов в вашей вратарской карьере – это семь мячей от сборной Португалии. Как вы – вратарь – оправились от того поражения?

– Никто не знает, что накануне игры вся наша команда подхватила какую-то инфекцию. Когда после игры с Люксембургом мы приехали в Португалию – полкоманды сваливается с непонятным недомоганием. Меня тоже знобило – я сначала думал: волнение, но нет, и температура появилась, и другие признаки заболевания. Но я к доктору не пошел, чтобы не давать шанс конкуренту. Какие-то таблетки принимал, в нос попрыскал. Был бы я поопытней – я мог бы избежать этой ситуации и на поле не выходить – понятно было, что ничем хорошим это для сборной не кончится. Двое человек из основного состава на поле не вышли, сказав, что чувствуют себя не очень.

– Вы единственный из игроков, кто вышел после матча к прессе.

– Я понимал, что никто не выйдет и сказал журналистам: «Давайте я сам вам все скажу, чтобы вы не выдумывали ничего». Это футбол, так бывает. В этом году Бразилия примерно так же Германии проиграла на чемпионате мира. Я спокойно к тому поражению отнесся, катастрофой это для меня не стало. Когда я приехал в Петербург, Петржела сказал мне: следующую игру ты играть не будешь, тебе не надо. Я спросил его, видел ли он сам матч, ведь вины-то моей нет в проигрыше. Первые пять голов забили так, что никто бы не спас. Власта сказал, что матч не видел, мне верит, но для психологической уверенности команды лучше, чтоб я отдохнул. Для всех придумали объяснение, что я заболел. Тем более что так оно и было.

– Что самое сложное для запасного вратаря?

– У тебя мало шансов выйти в течение матча на замену. Но ты должен вступить в игру в любой момент. Я помню, как 10 марта 2001 года я вышел на замену после первого тайма. Мы играем в Волгограде с «Ротором», это первый матч чемпионата. И вдруг после первого тайма Морозов говорит Сергею Приходько: иди разминай Малафеева. Тот: давай разминаться. Я в растерянности: куда выходить? Почему? Мне Приходько говорит: сказано разминаться – значит, разминайся. Ну, я вышел, не подвел, матч так и закончился «ноль-ноль». Морозов потом говорил: мячи летали по штрафной, и Дима Бородин не выходил на перехват…

– У Морозова было тяжело тренироваться?

– Он всегда давал на подготовительном этапе большой, просто огромный объем работы, особенно много было прыжковых упражнений. Причем разницы между полевыми игроками и вратарями не делалось, и это был перебор, прямо скажу. Когда на сборе заканчивалась первая тренировка, я думал: выстоял, уже хорошо; о том, что до вечера еще два занятия, даже думать не хотелось. Но одном сборе у Морозова восемь (!) человек получили травмы колена. Кого-то такая подготовка толкнула вверх: среди них Кержаков, Аршавин, а кто-то не выдержал: травмы, психология. Но кто сумел это пройти – тому уже все было нипочем. «Зенит» при Морозове отличала хорошая функциональная подготовка. Много было игровых упражнений: квадраты, держания. Мы могли обыгрывать соперников за счет функциональной готовности и командной игры.

– Как вы оцениваете пребывание в «Зените» Властимила Петржелы?

– Приход Петржелы – это начало новой эры «Зенита». Он раскрепостил нас. Раньше мы и подумать не могли свободно и непринужденно разговаривать в раздевалке, в автобусе. Считалось, что если ты беседуешь с кем-то – ты теряешь концентрацию, не настраиваешься на матч должным образом, несерьезно относишься к своему делу. Мы вдохнули воздух свободы, что сразу сказалось на игре, – появилась импровизация. С его приходом нам открылось, что совершенно необязательно тренироваться много, объемы могут быть поменьше – а пользы больше. На пользу было то, что в процессе подготовки было много игровых тренировок.

– Как вы относитесь к тому, что в тренировочном процессе Петржелы нашлось место фитнесу и аэробике?

– Фитнес – это было больше для Зузанны, жены главного тренера, которая вела эти занятия, чем для нас. Хотя ничего не имею ни против аэробики, ни против фитнеса. Я вообще за любой спорт для футболиста: плавание, теннис, акробатика. Чем больше ты умеешь, тем больше твой потенциал, тем лучше ты управляешь своим телом, и в решающий момент опередишь – хоть на чуть-чуть – соперника.

– Какие впечатления остались у вас о Дике Адвокате?

– Требования его были жестче, чем у предшественника, но свобода осталась, не было морозовских двухдневных карантинов перед игрой. Ему удалось выстроить диалог с Сергеем Александровичем Фурсенко по поводу условий: у «Зенита» должно быть все лучшее, и это требование Дика выполнялось. Он максимально привнес профессионализм в жизнь клуба. Ничего кроме хорошего о Дике сказать не могу. Никогда не было никаких сомнений, что он что-то делает не так. Тренировочный процесс был однотипен и предсказуем, но это было хорошо и правильно. На сборах первая тренировка всегда была посвящена функциональной подготовке, вторая – командная игра. Помню, было много занятий на маленьком поле. Запомнилось одно упражнение: команда забивает – и снова начинает от ворот. То есть если ты пропустил – должен снова переключаться на оборону. Адвокат требовал максимальной простоты в действиях: где простота, там нет риска. При Спаллетти игра стала более вариативной. Я помню, что на занятиях со Спаллетти мы отрабатывали переход от обороны в атаку – и я должен был выбрать из пяти вариантов продолжения игры. При Адвокате такого не было.

– За почти двадцать лет в «Зените» вы видели разных руководителей клуба. Какими они вам запомнились?

– Виталий Леонтьевич Мутко благодаря своей энергии, своему упорству и оптимизму сделал для команды очень многое в самые тяжелые годы. Давид Исаакович Трактовенко всегда был очень внимателен и добр к игрокам, тренерам, сотрудникам. Во все детали подготовки, во все мелочи всегда вникал Сергей Александрович Фурсенко. Александр Валерьевич Дюков в силу своей занятости, как глава крупнейшей компании, не может руководить командой в ежедневном режиме, но один его авторитет значит очень много. Это очень разные люди, но каждый из них внес огромный вклад в наши победы.