Он всегда играл под аплодисменты

«Футбол-Хоккей», 23.12.1989

В 1984 году спортивная общественность Грузии намеревалась торжественно отметить двадцатилетие первой победы тбилисского «Динамо» в чемпионатах СССР. В связи с этим газета «Лело» предложила мне взять интервью у ведущих футболистов чемпионского состава. Первым в списке значился бесподобный Михаил Месхи, один из лучших левых крайних не только советского, но и мирового футбола, чья блестящая игра в Буэнос-Айресе во время турне сборной СССР по Южной Америке в 1961 году привела в восторг 120 тысяч аргентинцев. «Грузинский Гарринча», «Спутник», «Дьявольский дриблер» – вот далеко не полный перечень эпитетов в адрес Месхи, пестревших на страницах аргентинских газет.

Готовясь к интервью, я немало времени провел в бесплодных поисках печатных публикаций о будущем собеседнике, и по истечении вторых суток наткнулся на небольшую заметку Мартына Мержанова, прекратившую мои страдания. В них первый редактор «Футбола» назвал Месхи великим молчуном, предупреждал о тщетности попыток вступать с левым крайним в откровенные беседы. Зато тех, кому удастся разговорить Месхи, ждало, по словам Мержанова, море удовольствий. К сожалению, подробных инструкций о том, как это сделать, в заметке не содержалось.

Оптимизма эта информация мне не прибавила, но и рук я не опустил. Тут же возникла идея составить грандиозную таблицу, отражающую творческий путь Месхи в цифрах и фактах. Ею-то я и собирался отомкнуть таинственную душу футболиста. Получится – хорошо, нет – с помощью цифр (а они показались мне весьма любопытными) попытаюсь сам создать портрет Мастера. Задание-то выполнять надо.

И вот я с огромным листом ватмана, свернутого в трубку, отправился на спортивную базу Дигоми, где Месхи руководил футбольным интернатом «Аваза». Уже на подходе к административному зданию вижу непривычно одинокую фигуру Месхи. Представляюсь и робко так вопрошаю: «Можно взять у вас интервью?» «Не можно, а нужно», – с нескрываемой ноткой грусти ответил давно уже успевший отвыкнуть от повышенного к себе внимания футболист.

Через мгновение мы уже в просторном директорском кабинете, и я немедля выкладываю на зеленое сукно свой главный (и единственный) козырь. Эффект домашней заготовки превзошел самые оптимистичные надежды. Совершенно ошеломленный от вида развернувшейся перед ним панорамы, Месхи долго изучал строгие и стройные колонны цифр, пытался расшифровать условные обозначения, когда это не удавалось, задавал вопросы… Наверное, со стороны нас можно было принять за склонившихся над картой военных действий полководцев, разрабатывающих план генерального сражения.

Раскрывшаяся перед взором вся футбольная жизнь привела Месхи в состояние необычайного волнения. Он вновь был там, на поле, и под неописуемый шум трибун рвался к воротам, финтил, пасовал, забивал…

Сам, не дожидаясь вопросов, рассказывал, вспоминал… Казалось, он давно уже ждал случая, чтобы выплеснуть наружу все, что накопилось за долгие годы. Его живой, эмоциональный рассказ был обильно приправлен шутками, довольно своеобразными.

Сразу после выхода номера я с пачкой газет отправился к Месхи домой. Сияющий хозяин, уже успевший ознакомиться с публикацией и принять несколько поздравительных звонков, с деланным равнодушием спросил: «Кто следующий?» «Метревели, – отвечаю. – Не поможете отыскать его?» – «О чем речь, дорогой. Он тут недалеко забегаловкой (на самом деле – рестораном. – А.В.) заведует. Зачем откладывать, сейчас же едем. Мы там такое интервью организуем, долго потом вспоминать будете». В слово «интервью» он явно вкладывал смысл, весьма далекий от первозданного.

Как только проявились контуры интересующего нас объекта, Месхи предупредил: «У Метревели такие кебабы делают, что их и собаки не едят. Только вы ему об этом не говорите. Обидится. Каждый раз, когда бываю у него, по две-три порции кушать приходится. Это ужасно. Страдаю и ем. Что делать, не хочется расстраивать друга». Не имея должного опыта общения с Месхи, принимаю сказанное за чистую монету. Впрочем, проверить качество кебабов не удалось из-за отсутствия хозяина.

Когда я перенес запись беседы с Месхи на бумагу, оказалось, что заказанный редакцией объем превышен втрое. И это при том, что некоторые фрагменты, обреченные остаться за бортом из-за цензурных рогаток, я в материал не включил. Напомню, шел 1984 год, и перестроечные ветры не коснулись еще затхлой постзастойной атмосферы. А совершенно безобидный по сегодняшним меркам вопрос: «Вы все еще верите газетам?» – мог стоить редактору кресла.

Пришлось сокращать. Многое из того, что я услышал от Месхи, в газету не попало (и это несмотря на то, что редактор «Лело» Ачико Гогелия, обаятельнейший человек и прекрасный журналист, опубликовал интервью в двух номерах).

Сегодня есть возможность почти полностью воспроизвести запись той беседы. Вероятно, взгляды на футбол знаменитого форварда вызовут неоднозначную реакцию, а его откровения о роли личности в футболе наверняка повергнут в шок весь тренерский цех.

Доведись встретиться с Месхи сегодня, я бы сделал материал иначе. К чему, однако, досужие размышления. Что вышло, то вышло.

– Беседу с нападающим, наверное, следует начинать с забитых мячей. Первый гол в чемпионатах вы забили 26 августа 1956 года в Тбилиси ленинградскому «Зениту» во втором тайме. Помните этот гол?

– Он у меня и сейчас перед глазами. После розыгрыша штрафного мяч отскочил ко мне, и я низом пробил по воротам. И попал. Так был открыт счет. Помню, мы выиграли со счетом 4:0.

– Вы верите в приметы?

– Довольно неожиданный вопрос. В общем, не считаю себя суеверным. Почему вы об этом спрашиваете?

– А вы послушайте. Первый гол вы забили в августе, в Тбилиси, «Зениту», во втором тайме. Подытожив ваши мячи, я обнаружил, что чаще всего вы забивали именно в августе – 15, именно в Тбилиси – 38 из пятидесяти четырех, именно «Зениту» – 8, и именно во вторых таймах – 36. Из восьми мячей «Зениту» – семь забиты во втором тайме и шесть – в Тбилиси. Я вас не очень утомил?

– Нет, что вы, это довольно забавно.

– Это еще не все. Из двух ваших хет-триков один сделан «Зениту», в августе, в Тбилиси, во втором тайме, в течение семи минут. Это, если мне не изменяет память, не только ваш личный рекорд скорострельности, но и рекорд тбилисского «Динамо».

– С ума сойти можно. После этого действительно станешь суеверным. Только мне казалось, что больше я забил «Нефтчи».

– Бакинцам вы забили семь мячей и еще один в кубковом матче. С учетом этого мяча тоже получается восемь.

– А кому я еще забивал?

– По шесть – «Арарату», «Торпедо» и ростовскому СКА, по три – «Локомотиву» и «Пахтакору», по два – минскому «Динамо», «Кайрату», «Жальгирису» и еще девяти командам – по мячу. Вот только московскому «Динамо» и «Шахтеру» вы не забивали.

– Вы ошибаетесь, «Шахтеру» я забил.

– И даже два, но в кубковых матчах.

– Это не имеет значения. Помню, что один из этих мячей я забил на последней секунде дополнительного времени. Это был очень нужный гол. Мы выиграли со счетом 2:1 и вышли в финал, но судья Цаповецкий отнял у нас Кубок. Даже в «Правде» о его безобразном судействе писали. Какой толк? Кубок все равно остался у «Торпедо». После игры мы от обиды, как дети, плакали в раздевалке.

– Это самое сильное потрясение, связанное с футболом?

– Самое сильное испытал в детстве. Как и все мальчишки первых послевоенных лет, мы пинали все, что попадало под ноги. Хорошо набитый тряпичный мяч считался верхом совершенства. О кожаном мы и не мечтали. Но кто-то из ребят предложил собрать деньги на настоящий, кожаный, из тех, что в витринах спортивных магазинов красовались. Глядя на них, мы едва сознание не теряли.

Больше полугода пришлось экономить на школьных завтраках, мороженом, кино… Наконец деньги собрали. И вот мы, счастливые, идем с драгоценной ношей под завистливые взгляды сверстников. Когда вошли в свой двор, он был полон. Как ребята из соседних дворов и улиц узнали о нашей покупке, для меня и сейчас загадка. Каждому из них хотя бы раз хотелось ударить по настоящему мячу. Но счастье длилось недолго. Через несколько дней случилось то, что должно было когда-то случиться: мы выбили окно у соседа с первого этажа. И врагу своему не пожелаю пережить то, что пришлось нам, мальчишкам, в следующую минуту, когда со страшными проклятиями выбежал из дома хозяин квартиры с налитыми кровью глазами и огромным кухонным ножом. На наших глазах он за несколько секунд разрезал мяч на несколько частей. Поверите, несколько лет назад эту сцену я увидел во сне и так кричал, что разбудил жену. «Мишико, проснись, что случилось, тебя убивают?» – слышу сквозь сон ее голос. «Представляешь, этот негодяй снова порезал наш мяч». Она долго после этого смеялась, а я, заново пережив тот кошмар, так до утра и не сомкнул глаз.

– А какой самый неприятный момент пришлось пережить уже будучи футболистом тбилисского «Динамо»?

– Мне и сейчас становится не по себе, когда вспоминаю, как, получив мяч в идеальной позиции, в двух-трех метрах от ворот Яшина, я промахнулся. Лева был прекрасным вратарем, но подозреваю, что и гипнотизировать он умел неплохо.

– Выходит, вы не забили ни одного гола московскому «Динамо» по вине Яшина?

– Не совсем так. Я ведь играл строго на месте левого крайнего и редко смещался в центр, за что меня неоднократно ругали. Так что выгодные моменты я создавал себе сам после обыгрыша одного, а то и нескольких защитников. Если бы мне удалось еще пару раз остаться наедине с Яшиным, я бы ему все-таки забил, но Кесарев не позволил. Он очень удачно играл против меня и за счет правильного выбора позиции, и потому, что он один из первых разгадал мои фокусы и не поддавался на них, а в крайнем случае он применял и другие методы. В общем, тяжело мне было с ним.

– Значит, Кесарев был самым труднопроходимым для вас защитником?

– Самым трудным был, пожалуй, Володя Пономарев из ЦСКА. Он очень чисто и уверенно выполнял подкаты, и в основном за счет этого приема ему часто удавалось нейтрализовать меня. Иногда казалось – все, прошел. Но в последний момент он просовывал свою длинную ногу и аккуратно так, не касаясь меня, проталкивал мяч в аут. Настоящий был джентльмен и большой мастер.

– Пора бы, наверное, и тему сменить. Ведь в жизни футболиста Михаила Месхи счастливых минут было куда больше.

– Еще бы. В сборной – это финальный матч Кубка Европы 1960 года с югославами, после которого мы стали сильнейшими в Европе. В «Динамо» – дополнительный матч в Ташкенте с «Торпедо» в 1964 году, принесший нам первые золотые медали. Никогда в своей довольно долгой футбольной жизни подобного счастья не испытывал.

А лучший свой матч провел в 1961 году в Буэнос-Айресе против сборной Аргентины

– Мне вспомнился рассказ журналиста Мартына Мержанова, как после той игры Качалин попросил футболистов охарактеризовать действия своих соперников. Когда вас спросили о тактической особенности игры защитника Симеоне, вы ответили: «Хватает за трусы». А на наших стадионах приходилось сталкиваться с подобной «тактикой»?

– И не раз. Однажды в Ереване Эдик Варданян, не всегда поспевавший за мной, схватил за майку и разорвал ее до основания. Сейчас мы с ним дружим, и каждый раз, когда я бываю в гостях у Эдика, друзья его интересуются, купил ли он мне новую майку.

– Это, наверное, не худший случай?

– Конечно. В основном приходилось беречь не столько спортивную форму, сколько ноги. Играем мы как-то в Киеве. Не успел я получить мяч, как тут же оказался на земле. Через несколько минут – то же самое. Смотрю на защитника с укоризной, а он подходит ко мне, смущенный такой, и говорит: «Извини, Миха, установку тренера выполняю. Потерпи один матч, а то меня в дубль переведут». Некоторые ещё до игры предупреждали: «Ударю я тебя сегодня пару раз, ты уж не обижайся, войди в положение». Как футболист, я понимал их: не выполнишь установку – тут же отправят в дубль, и, может, надолго. Но как человек… Мы ведь часто друг с другом встречались, отношения вне поля были нормальные. Как же ты, думаю, мамадзагли (в переводе с грузинского – сукин сын. – Прим. А. В.), после этого можешь так жестоко бить меня по ногам? Этих хоть совесть мучила…

– А что же судьи? Ведь на их глазах били игрока сборной.

– Это вы у них спросите. Я с судьями никогда не спорил и не конфликтовал.

– Позвольте, но 3 сентября 1963 года в Тбилиси, на 54-й минуте игры с бакинцами, вас удалили с поля.

– Да, было такое. Игравший против меня мощный защитник бакинцев Ахундов на протяжении всего матча вплоть до этой 54-й минуты, как только я получал мяч, бесцеремонно бил меня по ногам. В конце концов, я не выдержал и ответил. Тут же подбежал судья и удалил меня с поля, а затем, немного подумав, выгнал и Ахундова. Ухожу, расстроенный, с поля. В это время догоняет меня Ахундов и говорит, улыбаясь: «Я сделал, что хотел: ни ты не играешь, ни я».

– Вернемся к воспоминаниям более приятным. Вы ведь наверняка забивали эффектные голы.

– Сначала я расскажу о самом нужном, самом важном для команды голе. Его я не променяю на все забитые мячи, в том числе и самые красивые. Это было в том самом ташкентском матче. В дополнительное время при счете 2:1 в нашу пользу Андреюк пытался отдать мяч вратарю. Делаю рывок, перехватываю передачу и под острым углом резаным обводящим ударом посылаю мяч впритирку со штангой. После этого ни у меня, ни у ребят сомнений не стало – мы чемпионы!

Очень красивый гол забил я Маслаченко. Резко вышел на передачу и, не дав мячу, опуститься, сильно пробил в угол. Этот гол понравился не только мне. Володя, поднявшись с земли, обнял и расцеловал меня. Но самый красивый гол забил в ворота сборной Чехословакии в первом своем матче за сборную СССР. Саша Иванов с правого фланга подавал угловой. Мяч, минуя всех игроков, столпившихся в штрафной площади, уходил за пределы поля. Я рванул и что есть силы ударил. Мяч влетел в дальний верхний угол. Так счет стал 2:0, а игру мы выиграли со счетом 3:1.

– Готовясь к встрече с вами, я обнаружил определенную закономерность. Забивает Месхи – выигрывает команда. В сборной вы забивали в четырех матчах, и во всех она победила. В тбилисском «Динамо» только в чемпионате вы забили в 45 встречах. В 38 случаях динамовцы выиграли, четыре завершили вничью, и только три раза голы Месхи не помогли команде. Выходит, ваша вдохновенная игра благотворно отражалась и на игре динамовцев?

– Вывод, в общем, верный. Не сочтите за нескромность, но, когда я был в ударе, и команда играла веселее.

– В Тбилиси вы забили почти в три раза больше мячей, чем на выезде. Чем это можно объяснить?

– Проблем в выездных матчах всегда хватало. Это и климат непривычный, и качество полей, из-за чего мне трудно было играть, к примеру, в Куйбышеве и Кишиневе, а это для игроков быстрых и техничных фактор немаловажный. И еще я был очень чувствителен к поддержке трибун. Даже тренироваться любил при зрителях. Когда меня горячо поддерживали, будто крылья вырастали.

– В одном из таких матчей, с ереванским «Спартаком», вы установили личный рекорд – четыре гола.

– Но были и исключения. Однажды меня вдохновил… свист своих болельщиков. После того рекордного матча мы проводили ответную встречу в Ереване и крупно проиграли. А следующая игра – в Тбилиси, с ростовским СКА. Как только мяч попадал ко мне, трибуны начинали оглушительно свистеть, будто я один проиграл тот матч. Такая меня взяла злоба. Ну, думаю, я заставлю вас сегодня аплодировать. Забил я тогда четыре мяча. Вы представить не можете, что творилось на стадионе.

– Почему же? Я находился среди зрителей, но, поверьте, не освистывал вас, потому что не умел этого делать. Вот только вы забили тогда не четыре, а три гола, об этом и в газетах писали.

– Вы что, еще верите газетам? Очень хорошо помню, что забил четыре гола. Но мне в этом смысле не везло. Не помню уже, сколько раз после моих ударов мяч, едва задев защитников, влетал в ворота. Так было и в отборочном матче чемпионата мира с Уэльсом, и в нескольких играх первенства, и ни разу гол на мой счет не записали.

– Это не совсем так. Автоголы Маношина и Страуме отнесены в ваш актив.

– Правда? И на том спасибо.

– И опять наступает череда грустных вопросов. Она неизбежна: ведь в жизни Месхи-футболиста наступила пора прощаний. 20 апреля 1966 года в Базеле вы сыграли 36-й матч за сборную СССР. Кто мог тогда думать, что игра эта станет последней. Тогда ваши поклонники и болельщики сборной СССР не сомневались, что увидят вас на чемпионате мира в Англии. Что же случилось?

– После чилийского чемпионата сияли Гавриила Дмитриевича Качалина. С тех пор мне все время приходилось бороться за место в сборной. Я тогда постоянно входил в символические сборные Европы и мира, а Бескову и сменившему его Морозову не подходил. Мне со всех сторон твердили: хочешь попасть в сборную – играй, как Хусаинов. Я не мог понять, почему сборной нужны одинаковые игроки. Хусаинов – отличный футболист, выносливый, подвижный, он выполнял огромный объем работы, мог одинаково сильно играть на разных позициях. Я так играть не мог и не хотел. Если бы мне пришлось бегать по полю от чужих ворот до своих, играть в защите, чего я никогда не умел, то не хватило бы сил делать то, что мне удавалось: атаковать, обыгрывать, создавать удобные моменты партнерам, бить по воротам, забивать. Я выходил на поле играть, а меня вынуждали работать. Терпеть не мог этого слова применительно к футболу. И в жизни, и в спорте есть артисты, и ремесленники. Ну скажите, почему артист должен переставлять на сцене декорации? Его дело играть. А сборная, выходит, в артистах не нуждалась. Когда определяли состав на чемпионат мира в Англии, мою кандидатуру поддержал только редактор «Футбола» Мартын Мержанов. Обидно. Готовился я к чемпионату серьезно. Уверен, мог бы принести команде пользу.

– Многое, значит, в жизни футболиста, даже выдающегося, зависит от тренера.

– Если не все. А вы знаете, что я случайно стал футболистом? Учился я в знаменитой 35-й специализированной футбольной школе. И самым скучным предметом для меня был… футбол. Вернее, его теория. Я без особого интереса относился к математическим, физическим и прочим законам и формулам. Но уважение к ним испытывал. Знал, что, если и два умножить на два, обязательно получится четыре. Но когда на доске появлялись футбольные диаграммы и формулы, мне становилось не по себе. Я не мог понять, как можно в классе с мелом в руках учить футболу. Ведь все решается, на поле, и сама игра покажет, как надо действовать в том или ином случае. Когда же нас выпускали на поле, я словно с цепи срывался. Запах травы и вид туго накачанного мяча пьянили меня. Я начисто забывал футбольную науку и, дорвавшись до мяча, делал то, что мне нравилось.

За отставание в футбольных дисциплинах я в основной состав не попадал. Потом уже узнал, что меня, как плохого ученика, исключить из школы собирались. Помог случай. Перед каким-то важным матчем кто-то заболел, кто-то бутсы дома забыл… Не выходить ведь на поле вдесятером. Вот тренер и вынужден был включить меня в состав, а перед игрой раз десять повторил: делай только то, чему тебя учили. Но, выйдя на поле, я начисто забыл и то немногое, что в меня ежедневно вдалбливали. Зато делал то, что хотел. Получилось, наверное, неплохо: и гол забил, и команда выиграла. С тех пор и стал я основным игроком.

Какое счастье, что Пайчадзе и Федотова никто не учил играть в футбол.

– Неужели ни об одном тренере не сохранили вы добрых воспоминаний?

– Как же. С удовольствием вспоминаю Андро Жорданию, Гавриила Качалина и, пожалуй, Василия Соколова.

– Почему именно этих тренеров?

– Они мне не мешали.

– Вы не забыли о Михаиле Якушине?

– Разве его можно забыть. Никто так не понимал футбол, как Якушин. Он был крупнейшим специалистом, профессионалом. А какие он проводил тренировки, установки на игру, разборы матчей… Это была академия. Но и он требовал, чтобы я больше черновой работой занимался или хотя бы почаще смещался в центр или на правый фланг. Но для чего? В центре лучше, чем Калоев, а справа удачнее Метревели я все равно бы не сыграл.

Я не мог покинуть свой фланг и по другой причине. После первого тайма тысячи людей вставали – со своих мест и переходили на противоположную трибуну, чтобы вблизи наблюдать за моей игрой. Вы подумайте, мог я после этого уйти на правый край? Что бы я им объяснил, что тренерскую установку выполняю? Нет, я не мог обидеть своих болельщиков. (И опять невозможно было понять, говорит он всерьез или шутит).

Кроме того, Якушин не всегда учитывал, что мы немного из другого теста сделаны. У нас ведь много друзей, родственников. Все время где-то свадьба, где-то день рождения, кто-то рождается, кто-то умирает… Могли мы остаться в стороне? Якушин все подчинял только футболу. Он и сам многого себя лишал и от нас того же требовал.

– Неужели вы и при Якушине режим нарушали?

– Как это нарушал? Вы что, в первый раз в Грузию попали? Я не нарушал, а поддерживал народные традиции. Правда, перед матчем в полном объеме программу выполнять было нежелательно. Зато когда кончил играть…

Я ведь и в этом деле очень талантливый был, восемь литров вина выпить мог.

– Рекорды ставили?

– Да. Но когда увидел, что никто не может со мной соревноваться, стало неинтересно, и я бросил пить.

– Время неумолимо. 9 мая 1969 года игра в Кутаиси стала для вас последней, 284-й, в чемпионате.

– Готовясь к сезону, я не думал, что сыграю всего четыре матча.

– Никто не думал. Все это произошло как-то очень неожиданно. Бытует мнение, что изменение характера игры и новые задачи, связанные с выполнением большого объема работы, в том числе и оборонительных функций, которые ставили перед вами тренеры, и вынудили вас покинуть футбол.

– Это была одна из причин. Ушел я в основном из-за председателя Спорткомитета Грузии Сихарулидзе, почему-то невзлюбившего меня. Он постоянно оказывал давление на тренера Гиви Чохели, с которым мы играли вместе не один год. Я Гиви не виню. Он, как мог, защищал меня. Но разве перед такими людьми устоишь? В общем, меня перестали включать в состав. Пришлось уйти. Часто вспоминаю слова одного югославского тренера, который говорил, что у ветеранов играют и голова, и ноги, а у молодых – только ноги. Не сомневаюсь, что при более бережном отношении к ветеранам я года два-три смог бы еще поиграть.

– И все же в составе тбилисского «Динамо» вам пришлось через два с небольшим месяца провести еще один матч, международный.

– Произошло это неожиданно, в связи с приездом в Тбилиси чемпиона Уругвая – «Насьоналя». Кому-то наверху, видимо, неловко было передо мной. Вот и решили после игры устроить торжественные проводы. Я уже давно не тренировался, но желания показать, чего еще стоит Михаил Месхи, было в избытке. Говорят, получилось неплохо. Во всяком случае уругвайские чемпионы смогли на практике ознакомиться с финтами Месхи.

Как только кончился первый тайм, ребята подхватили меня на руки и понесли. Уругвайцы сначала подумали, что у нас традиция такая – уносить на руках лучших игроков. Они слышали, что кого-то собираются провожать, но не думали, что меня. Когда тренеру «Насьоналя», бразильцу Зезе Морейра, объяснили, что я ухожу из футбола, он в недоумении развел руками: «Он уходит, а эти остаются?» Так они ничего и не поняли. Если честно, то я до сих пор и сам ничего не понял, кроме того, что меня не проводили, а скорее выпроводили из футбола.

Уругвайская тема, как и некоторые другие, в интервью двенадцатилетней давности не попала. А завершилось оно так: «Несмотря ни на что, Месхи остался в футболе. Много лет руководит он детской футбольной школой «Аваза», из которой уже вышли Джохадзе, Жвания, Жоржикашвили, Месхи-младший… Хочется верить, что тренеры этой школы сумеют отыскать ярких, самобытных ребят и не помешают развиться их таланту и достичь таких футбольных высот, какие сумел покорить Михаил Месхи».

Фраза, казавшаяся в момент написания вполне нормальной, в действительности не выдерживает критики. Разве можно воспитать футболиста масштаба Михаила Месхи? Им можно только родиться.