Осень генерала

«Спорт-Экспресс», 11.07.2000

Кому рассказать – не поверят ведь! – видел я Ныркова Юрия Александровича в деле. В смысле – играющим в футбол. Ну вот, я же говорил – не верите…

А напрасно. Юрий Александрович гонял мяч с приятелями в Сокольниках, во дворике, – да как гонял! Как в звездные годы. Как в «команде лейтенантов». Из которой в живых осталось теперь три человека. Из этих трех один играл еще недавно. Лет пять назад. Играл почти всерьез.

МАНЕЖ

Однажды заглянул я в армейский манежик. Юрий Александрович зазвал. Решив оперативно полубоевые свои дела, приструнив по ходу дела кого-то из деятелей ветеранского комитета: «Работать надо, работать!» – генерал Нырков присел:

– Ну давай теперь с тобой трудиться… Интервью, говоришь? Дело хорошее, интервью. Много что надо написать. Про ветеранов.

Про ветеранов-то, грешен, спрашивать хотелось меньше всего. Другое дело – про самого Ныркова. Интервью Юрий Алесандрыч раздал массу, с непременным заголовком «Генерал из «команды лейтенантов», – да только все как-то вскользь. Главное, казалось, не сказано. Странно? Ничуть.

Тут вошел Жлуктов! И грех было не приоткрыть шкафчик, не достать по сто грамм – боевых? – под душевность такой компании. Дело понятное, разговор в момент пошел куда веселее, чем заранее грезилось репортерской душе.

– Ты, корреспондент, лапшичкой-то закусывай, лапшичкой, – потчевал Нырков.

Ага, думаю. Настоящий генерал. Чудо, какой генерал. А Сергей Петрович Ольшанский, занятый чрезвычайно и оттого компанию не поддерживавший, поглядывал из-за вороха бумаг. Ободряюще. Не робей, мол, корреспондент. Хоть робеть по статусу стоило. Легенды справа и слева – и стаканчик в руке.

СОКОЛЬНИКИ-CLUB

– Говоришь, видел меня в Сокольниках? Это в прошлом уже, завязал я с игрой. Хватит, сказали. Осень пришла. И зрение не то, и ишемическую болезнь сердца нашли – нельзя ни в теннис, ни в футбол. Вниз пошел, на финише… Я до сих пор председатель Комитета ветеранов при РФС, а у нас там строго: на поле допускаются только те, кто справку приносит от врача. Есть справка – пусть играет. Хотя всякое бывает. Вон ведь Сальников умер сразу после матча – только-только бутсы расшнуровал. Все ему было разрешено… Я на том матче не был. В Сокольниках потренировались, с городской командой сыграли, и в раздевалке Сережка умер.

Пауза. Секунда. Другая. Думаем – каждый о своем.

– Я еще в армии служил, когда клуб наш в Сокольниках образовался. Лыжник, Печников, сколотил первую группу. Там лыжная база ЦСКА была. Собирались каждое воскресенье, бегали пятнадцать километров, а после мячиком резвились. Толкаться можно, по ногам нельзя. Хоккеисты подключились – Эдик Иванов, Костя Локтев, Альметов… Гринин стал заглядывать. Николаев. Я. Сколько лет прошло! Внуки сейчас играть в Сокольники ходят. А из первого состава уже восемнадцать человек умерло, подсчитали.

– Но генералом только вы были?

– Какое там – четверо! Барышев, Ваганов, Грушевский. Академия Генштаба. Артиллерийское управление. Многие приходили – и не выдерживали. Бросали это дело.

ВЯЗЬМА

А войну генерал не просто помнит – по месяцам. Все четыре года.

В первый же день в военкомат рванулся. «На фронт!» Остудили – «через годик заглядывай, молодой…»

Путевка. Комсомол. Вязьма. Стройка. Противотанковые рвы. И до сих пор словно сердится Юрий Александрович: «Посылали на неделю, а проторчал там до августа 42-го. Вместо того чтоб по-нормальному воевать…»

А к налетам ежедневным привык Нырков быстро. «Освоился».

– Был страх. Был. Когда немец в наступление пошел, еле успели добежать до Вязьмы, на последний поезд – и в Москву. Страшно. Мог не успеть. Хотя налеты – тоже радости мало.

АРТИЛЛЕРИЯ

– Попал я в тамбовское арттехническое. Десять месяцев отучился, получил младшего лейтенанта и угодил в самый что ни на есть новый вид войск – на самоходки. Эксперимент.

– Сразу на фронт?

– В 43-м. И – пошло: 1-й Калининский фронт, все три Украинских, закончил 1-м Белорусским. Берлин брал. Войну 11 мая закончил, а не 9-го. Последние пару дней немца по развалинам отлавливал. Заглянешь в подвал – сидит с консервами и автоматом… Человек пять приятелей только за те дни погибли. Пятнадцатилетние пацаны до последнего отстреливались. «Гитлерюгенд». Мне вот как-то один на один убивать не приходилось. В плен брать – это да. Самое страшное, когда «катюши» по своим били. Но – выжил. Посчастливилось. Двумя контузиями отделался. Вторая – тяжелая.

«ГЛУПОСТЬ»

Ни разговаривать, ни слышать будущий генерал тогда не мог. А мысль – одна: если в медсанбат угодишь, то части своей больше не увидишь. Никогда. В другую отправят.

Остался при своей. Две недели в эшелоне записочками общался.

– Глупость одну запомнил. Собственную. Еду на самоходке. Пушка вниз – сломалась. В тыл. Пехотинец наш тормозит: «Немцы в подвале засели, пушку бы на них наставить…» А на моем комбинезоне знаков различия никаких. Немцы передают, что только со старшим офицером разговаривать будут. Ладно, думаю, майором представлюсь. А подвал – метров пятьсот! И этих забилось с полтыщи. Вооруженные. Несколько генералов. Приехали, думаю. Сейчас нас, двух дураков, здесь и порешат. «Мы гарантируем: если выйдете, сдадите оружие – жизнь вам сохранят…» И что же? Дают они команду, и все выбираются наверх. Я генеральские «вальтер» и «браунинг» себе как трофеи оставил. Пехоте: «Сдавайте, мне некогда… Сказать не забудь, что самоходный полк помог, чтоб записали!» Много было всякого. Оборонительная полоса из колючей проволоки, по ней проходить надо – и на проволоке этой трупы наших… А иногда считаешь. Светлый дым – значит, немец горит, черный – это наш танк. У нас дизтопливо, у них бензин. «А, черный…» И гадаешь – «Раз, два, три, пять… Кто погиб, как?»

ЗАПАДНАЯ ГРУППА

– В 45-м отвели нас под Гудернау.

Полк Ныркова остановился в лесу. И командир, прознав о довоенном футбольном прошлом Юрия Александровича, отправил его собирать команду. Времени свободного хоть отбавляй. И – поле под боком.

– Пришли ребята. В сапогах. Выстроил их – «ты приходи, ты нет…» Так и поигрывали до самой Спартакиады группы войск в 46-м. Во всех частях работа зашевелилась. В других-то полках народу полторы тысячи – а у нас всего человек триста! Но – выиграли. Отправили меня дивизионную команду формировать. На чемпионате корпуса всех обыграли. Меня – туда. Кубок Третьей ударной армии выигрываем! Условия создали. Пригласили немца – тренера по легкой атлетике, так он нас за два месяца так измучил, что не надо нам никакого тренера, сами разберемся. Только бегать заставлял…. Проживание, питание, доппайки. Сигареты давали. Мы их на шнапс потом меняли. Соревнования среди армий выигрываем. Командующий вызывает: «Что хочешь? Может, на курорт послать?» – «Домой, – говорю, лучше отпустите. С 41-го в Москве не был…»А тогда ходил поезд Москва – Берлин, прямой. Соскучился я по своей 9-й Парковой. Отпустили. А числился я, пока в футбол играл, командиром взвода. Возвращаюсь, ищу свою часть, – деньги получить – и не могу найти. Оказывается, в другое место перевели. В Бург.

ПЕРВЕНСТВО

Ныркову тогда было 22.

– Тренеров нам прислали из ЦДКА, – сначала Петю Зенкина, потом Гришу Тучкова, Возовой приехал… Все – игроки довоенных лет. Даже врача прислали из Москвы. Тогда же мне объявляют: «Бери сборную, будете играть с ЦДКА». Обыграли наших в одни ворота – 16:0… А к следующей игре мы разобрались, и уже 3:7. Там Леша Гринин играл и Николаев, Федотов, Бобров, Демин. Не успеешь голову повернуть – вынимай из своих… Хоть и стоял в наших воротах Виктор Чанов. И команда неплохая была. Я, Сухоставский – он после в «Крыльях Советов» играл, Володя Люкшинов в «Зените», Толя Родионов в «Динамо», Коля Синюков в «Торпедо», Сафронов и Пересветов в Орехове-Зуеве… Кого угодно могли порвать.

А в 47-м, в День Победы, телеграмма: «Срочно явиться в Москву!» В столицу-то меня уже и до этого тянули, но командующий не пустил. «Мы тебя лучше в госпиталь положим».

ГОСПИТАЛЬ

И – положили. В Потсдаме. На острове.

– Хожу я там, хожу… А врачи, наверное, сами потом испугались – вдруг кто проверит, или что? Решили из меня натурального больного вылепить. «Давай, – говорят, – мы тебе маленькую экземку сделаем на ногу, и тогда будешь лечиться…» И засадили мне так, что сожгли кожу, все это дело коркой покрылось, заболело, – я действительно ходить не мог! Все сожгли… Атака кварцем. Две недели бродил с палкой. Ни спать, ни лежать. Будят однажды ночью: «На аэродром!» «Да вы что? – отвечаю. – У меня же все документы в полку, два часа поездом…» – «Приказано!» Лежал в самолете на обложках журнала «Красноармеец» – его в Германии печатали.

Прилетаем в Быково… Ни денег, ни документов. Летчики на машине до электрички – «А теперь сам добирайся как знаешь». Электрички набиты, все с ведрами едут картошку копать. Добрался кое-как до Москвы – а здесь надо на трамвай, а в трамвае-то – кондуктор…

Как быть? Вижу – девушка. «Дайте рубль…» Дает. «Еще, пожалуйста, номер вашего телефона, я вам деньги верну скоро». – «Что вы, что вы…» Первым делом поехал домой. В военной форме. При регалиях. Нашивки за контузии.

АРКАДЬЕВ

Первую встречу с Аркадьевым будущий генерал запомнил навсегда. Как и все.

– Дома сижу. Нога ноет. Палка в углу. Открытка приходит: явиться на площадь Коммуны. Приезжаю. Представляюсь. Аркадьева-то я знал, он в Группе был со своим ЦДКА… «Вот, – говорю. – Приболел…» А мне раньше подсказали – ты там не настаивай, Аркадьев тебя посмотрит и обратно вернет! Так себя и веду. «С ногой что-то». Аркадьев поглядел-поглядел: «Сколько тебе надо?» «Недельки две. Может, пройдет…» – «Придешь через две недели!» Пришел. Нога болит. «Ладно, – говорит Аркадьев, – в госпиталь тебя отправим». Я смекнул про себя – в госпитале-то меня осмотрят, да здоровым найдут – что будет? Говорю: «Да нет, она сама пройдет, Борис Андреевич…» «Тогда в пятницу на тренировку!» Еду на «Сталинец». Черкизово. Сейчас «Локомотив» называется. Ребята ко мне присматриваются. Знали уже по игре, два раза против них выходил, – но все равно «проверяли». То так пас дадут, то туда, то сюда… Все дружелюбно, но с подковыркой, – я ж понимаю все это дело! Конкуренция… Или я буду играть, или кто-то из них. Так и вышло. На место Прохорова меня взяли, как выяснилось.

Ну, а в том, что ЦДКА послевоенного «Динамо» покрепче, никогда Нырков не сомневался. Ни тогда, ни сейчас. Полвека спустя.

СЛАВА

Популярность – дело такое. Чувствуешь!

– Чувствовали, Юрий Александрович?

– Да какую! Девочки встречали, до дома провожали, – было… Чемоданчик люди норовили поднести. Фибровый. А вот машины у меня не было. На трамвае ездил. Первым у нас «Победу» Водягин купил. Потом Бобров. Федотов купил – а ездить боялся. Так и стояла. Гриша вообще трусоватый такой был, мнительный… Он и в самолете боялся летать, а на машине тем более, ему это вообще ужас внушало. Летели раз в Тбилиси, погода плохая, а надо через перевал лететь, – так он писал завещание жене, Вале. Ребята через плечо подсматривали. «Прощай, Валя, береги детей…»

РАЗБОР

В том ЦДКА, аркадьевском, многое и без тренера решалось.

– Когда тяжелая игра, договаривались через час-полтора после нее встретиться в «Арагви». С женами – пожалуйста… Ужинаем, и идет откровенный разбор, – Борису Андреевичу на установке делать было нечего! Мы уже все разобрали, кто и почему сыграл хуже, почему лучше… А иногда без этого ужина и ночью не заснешь, картинки перед глазами – «Да, надо было не так сыграть…» А назавтра в баню. На следующий день тренировка. Одеваешься поплотнее, чтобы пропотеть, выгнать, как мы считали, эту заразу, – и готовы.

После сезона обязательно собираемся, отдыхаем… Мы все были вместе. Борис Андреич – он человек интеллигентный, культурный – все понимал прекрасно, и установки у него были минут на двадцать. Полчаса – максимум. Разбор прошедшей игры – пятнадцать минут. Потрясающий дар предвидения. Он тогда в ЦДКА сделал «двойной центр». Бобер – Федотов.

Аркадьев все видел, все про каждого знал! Но если и выговаривал кому, то ненавязчиво, никто от него грубого слова не слышал… Так мог, что стыдно бывало от простых слов.

На тренировке схему разберет, а проводить заставляет старших. Если кросс, то Николаева посылает. Знает, что тот уже не свернет – если скажут, то до точки добежит, и обратно еще. А ты бежишь за ним по раскаленному асфальту в Сухуми и жизнь проклинаешь… Гринин – то же самое, и сам сделает, и за ребятами присмотрит. Вот Григорий Иванович – тот совсем другой был. Здесь мягче, и пошутить можно, и не выполнить иногда… Но у Бориса Андреевича редко это проходило. Он вежливый такой, но и настойчивый. Такой создал микроклимат в команде, что никакой «групповщины» или «разборок» быть не могло… Поэтому и люди к нам безболезненно в состав входили. Был такой Коверзнев, например. Нападающий. Поставил его Аркадьев. Парень не сильно техничный, но быстрый, – и сразу же стал самым результативным.

ПОСЛЕ

После разгона ЦДКА большой футбол для Ныркова закончился. Почти.

– Я же с 42-го в армии, у меня и выслуга лет, войну прошел, льготы всякие… В «Локомотив» звали, так я сразу сказал – «Пожалуйста, но чтобы я числился в составе железнодорожных войск – не хочу стаж терять». На это Бещев, министр, не пошел. Ну, и я не пошел. Никуда. В Академию Генштаба отправился. Решил завершить военное образование и продолжить службу в войсках… Правильно сделал.

Когда в 52-м нас разогнали, я доигрывать в Калинин отправился, тогда это был Московский военный округ. Там тоже конкуренция – на моем месте Борис Кузнецов уже был. Значит, ему «подвинуться», да? Стал играть… Год пробыл, а потом разогнали все команды военных округов. Все ликвидировали! Ну отправился бы я в другую какую армейскую команду, – а какая гарантия, что и ее не разгонят? Неопределенность полная была, конечно… Пошел служить. До конца своих дней, как оказалось.

– Не скучно после такого прошлого?

– Если в войсках служишь, обязательно в маневрах участвуешь, в проверках, стрельбах, в вождениях – если в танковых частях служишь. Занят «от» и «до». Вот служил я в Группе войск, так в понедельник выезжали в войска из Управления группы, сидели там всю неделю, а приезжали в субботу. Я должен подвести итоги, обработать материал, доложить руководству, в воскресенье я дома, а в понедельник опять в войска. И так на протяжении всего года! Как тебе? Только в воскресенье мячиком побалуешься.

Когда в академии учился, многие говорили – «Тебе чего, по блату куда-нибудь полегче устроят…» Я играл, конечно, за академию, но каждый преподаватель подчеркивал: «Это тебе, Юра, не футбол!» Я учился неплохо, без единой тройки закончил, – все своим горбом.

ПОСЛЕДНИЕ

Сколько их осталось, кто может на книжке своей, как Николаев, вывести – «Я из ЦДКА!»? Двое? Трое?

Больные все, кто остался. Уходят, уходят… Много хороших ребят ушло. Сначала Ваня Кочетков умер. Потом пошли, посыпались… Демин, Гринин, Чистохвалов, Бобров… Да, запамятовал я, Гриша-то Федотов в 57-м первый сгорел. Единственный футболист, кроме Селина, который похоронен на Новодевичьем кладбище. Великий, конечно. Если бы в наше время играл, затмил бы всех – все умел, по заказу мог бить куда угодно. Выдающийся.

– Бобров разве не выше?

Я Всеволода выше не считаю. В хоккее он, конечно, непревзойденный, но в футболе – только Григорий Иванович. А Всеволод… Вот уходил он из ЦДКА в ВВС к Василию Иосифовичу. Что ж, каждый волен решать свою судьбу, и отношение тогда к Севке не подломилось. Была у него внутренняя причина, чтоб уйти. Сталин, конечно, роль сыграл. Боброва он обожал.

СТАЛИН

– А вас?

– Меня терпеть не мог. В ВВС, во всяком случае, не зазывал. В Группе войск он руководил отдельной командой летчиков, а я ее всю жизнь обыгрывал! За что любить-то? Антипатия. В раздевалку, помню, приходит, на ЦДКА, – садится скромненько в углу в кресло, никаких реплик, ничего… Бориса Андреича слушает. Не вмешивается. Мы с ним здоровались. С Бобровым однажды в гостях у Сталина были. На бульваре, около Кропоткинских ворот, в домике.

– А с Гайозом Джеджелавой как отношения складывались?

– Знаешь, что спросить… Всегдашний мой соперник. Правый край. Хороших отношений здесь быть не могло, – как врежешь ему, бывало! Против низкорослых очень сложно играть, никак не приноровишься, – а края всегда низенькие были. По тем временам. Самый сложный игрок был, конечно, Вася Трофимов. «Чепец» покойный. Вот против него всегда надо было ухо держать востро. Импровизировал, не было у него шаблона, резкие ускорения… Тяжело! Один раз прохлопаешь – потом не достанешь. А так, мы с Трофимовым в очень хороших отношениях были.

ГЕНЕРАЛ

Была у Ныркова в жизни цель. Жезл маршальский в сумке не носил, но генералом стать мечтал. И стал. А вот до генерал-лейтенанта не дотянул. Хоть и подумывал, признается, о лишней звездочке…

– Прекрасно помню день, когда генерала получал. Указ вышел Президиума Верховного Совета. Потом приказ министра. Пока министр не поздравит, никто не имеет права поздравлять. Потом уже вкладывают в конверт поздравление замминистра, начальника Генерального штаба и всех прочих, кто тебя знает. Собирается Управление, объявляют… Гречко мне «генерала» дал. 80-й год. Все трудом заработал. Большая вершина. Я всех маршалов знал. Ахромеева. Исключительный человек. Болел, правда, за «Спартак».

Да, время летит… Одних только денежных реформ сколько я пережил! Отдыхаешь в отпуске – а там реформа! Поехал с деньгами, и вдруг они уже ничего не значат, карман пустой, – думаешь, как же возвращаться? В 49-м отдыхал в санатории в Феодосии – и вдруг реформа. Ни денег, ничего не осталось. Приходишь на рынок – не знают, сколько брать. Слава Богу, в санатории хоть по путевке кормили, а на обратную дорогу денег нет…

– И как же вы выкрутились?

– Сапоги мои продали, еще что-то. В общем – доехали.