Неугомонный

«Спорт-Экспресс», 04.09.2009

Мы специально дожидались, пока отгремит праздничный салют, разъедутся гости с юбилейного матча Черенкова и Хидиятуллина. Нам казалось, что, вырвавшись из череды торжеств, легендарный спартаковский защитник будет разговорчивее.

Не прогадали. Вагиз Хидиятуллин, чуть утомленный, встретил нас на Фрунзенской набережной. Совсем молодой, с чертовщинкой в глазах. А мы-то думали, осталась она в 80-х. Вместе с копной волос.

Неужели вам пятьдесят, Вагиз?

САМЫЙ ГРУСТНЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

– Кажется, вес сохранили игровой?

– Мне многие об этом говорят. С весом никогда проблем не было. В лучшие годы весил 74, сейчас – 76. За это я спокоен. У нас, ветеранов, по шестьдесят матчей за сезон выходит. Каждую неделю играем.

– Спартаковских ветеранов в любом городе ждут?

– Да как ждут! Видели б вы, сколько народу на наши матчи собирается – да на такие имена! Черенков, Дасаев, Гаврилов, Ярцев, молодежь…

– «Молодежь» – это кто?

– Пятницкий, Ананко, Бесчастных. Осталось дождаться Титова с Тихоновым, будет полный комплект.

– Нагрузка приличная.

– Мы дети по сравнению с временами, когда ездили Альберт Алексеевич и Эдуард Анатольевич (Шестернев и Стрельцов. – Прим. «СЭ»). Вот они проводили по 25 игр в месяц. Всю Сибирь исколесили. А если вспомнить про «третий тайм»? Правда, у нас команда в этом плане корректная, особо не закладываем. А раньше – ох какие были бойцы!

– Поражались чьей-то способности выпивать, но держаться на ногах?

– Это моему организму друзья поражаются. Впрочем, не так часто мы и употребляем.

– В какие моменты чувствуете, что уже немолоды?

– Совсем недавно почувствовал – пошли травмы. Прежде-то смеялся: «Кроме молнии, меня ничто свалить не может». А тут то коленки гудят в непогоду, то спину прихватило. Но сам виноват – расслабленным вышел на игру. Думал, на одной ноге всех обыграю. А надо было на Горлуковича смотреть.

– Зачем?

– Он до сих пор тейпируется, щитки надевает. Настраивается, как на последний бой.

– 50 лет – невеселый юбилей?

– Если об этом думать – невеселый. Но отношусь философски. Внутри я мальчишка. Могу подраться, например.

– Последний опыт?

– Пару месяцев назад сцепился – из-за какой-то ерунды. Я обычно долго запрягаю, прошу успокоиться, но, когда все слова высказаны, бью первым. В ростовском интернате этому учили быстро.

– И курить вас там научили?

– Нет, на улице. Но когда Егоров, первый тренер, сказал, что надо бросать, – я бросил. Иначе выгнали бы.

– Курили с девяти лет?

– С шести. Бычки собирал. А снова закурил в юношеской сборной СССР. Мне сигареты играть не мешали. Помню, пришел в «Спартак» в 76-м и увидел картину, которая потрясла. Выходит после обеда дядя Коля Осянин и прямо на крыльце базы закуривает. О-го, думаю. Сколько ж мне надо отыграть в «Спартаке», чтоб мог вот так же?!

– Самый грустный в вашей жизни день рождения?

– Семь лет назад в день моего рождения умер сын. С тех пор это всегда не столько мой праздник, сколько день памяти Валеры. Для меня это очень тонкая тема. Я всегда боялся торжеств.

– Почему?

– У меня в такие дни предчувствие опасности. Кто-то садится за руль – и не доезжает… Море случаев, когда праздник заканчивается горем. Например, Бескова не стало в тот день, когда мы отмечали в ресторане 50-летие Жени Сидорова.

– Сын умер в казино «Арбат», где праздновали ваш день рождения?

– Да.

– Читали, что об этом пишут в интернете?

– Там много грязи. Все, что пишут, неправда. А правду никто не знает, даже я. Валера пытался заниматься музыкой, был одним из создателей группы «Вирус». Я несерьезно к этому относился: «Ну какой ты музыкант?» – «Нет, я пробьюсь…» У него получалось объединять людей, в этом была его сила. Коммуникабельный парень, добрый и правильный. Когда вернулись из Франции в Россию, Валерика отправили учиться классом ниже сверстников. У него была задача – догнать. И он смог!

– Осталось у вас два сына?

– Да, Максим и Ринат. По-французски говорят с тулузским акцентом. А русскому я их обучал – долго писали «печка» с мягким знаком, «чащу» через «ю». Думали на французском. В школе над ними посмеивались.

– Смерть сына вас изменила?

– Я стал сильнее верить. Не смогу описать словами, что это такое – хоронить детей. Вслед за сыном в моей жизни пошли потери чередой, потерял немало друзей. Теперь я заматерел, будто с войны вернулся. Хотя говорю об этом – и слеза наворачивается…

– С женой после этого расстались?

– Так получилось. Я сам ушел. Живу один, снимаю квартиру на Фрунзенской. С детьми вижусь постоянно. Они уже взрослые мужики, тянутся к отцу. Ринат в армии, служит в морской пехоте. В Калининграде прошел курс молодого бойца.

– «Отмазать» его не могли?

– Мог. Специально не стал. У сына будет достаточно времени, чтоб подумать о родителях, друзьях и любви. О жизненных ценностях. Вся московская спесь слетит.

– Нынешним молодым завидуете?

– Моя сила в том, что не живу прошлым. Иначе сразу можно сдуться. Как раз на днях об этом размышлял. Знаете, я люблю пасмурную погоду, когда не хочется выходить из дома. Сделаешь уборку, сядешь, возьмешь сигарету и начнешь размышлять, как жить дальше.

– Было что-то, что собирались сделать именно к пятидесяти годам?

– Тренером хотел стать. Во Франции закончил курсы, готовил себя к этому. Не получилось – и только время спустя понял, в чем ошибся. В 94-м собрался возвращаться в Россию, Газзаев как раз в «Аланию» приглашал. Мы дружили семьями. Тут и началось интересное.

– Что именно?

– Отправил семью самолетом, сам на машине двинул через Карлсруэ. Остановился у сестры жены. А в России слух пошел, что возвращаюсь. Мне дозвонился Бесков: «Завтра с «Динамо» приезжаем в Карлсруэ на турнир, дождись». И Газзаев, и Бесков обещали, что годик поиграю – и стану вторым тренером.

– Выбрали Бескова?

– Переманил Константин Иваныч. Я набрался мужества, позвонил Газзаеву, извинился. Но в «Динамо» должность тренера так и не предложили. А могло все пойти другим путем, окажись я у Газзаева.

– Прогадали.

– Еще сильнее ошибся позже – когда завершил карьеру, надо было уезжать из Москвы. Искать команду в провинции и тренировать. Пробиваться. Или прийти к Колоскову, попросить устроить куда-нибудь. Он помог бы, к нему многие так приходили. А потом я занялся профсоюзом – все считали, что теперь при деле. Тренировать уже не звали.

– Тренером не будете никогда?

– Иногда во мне что-то прорывается – может, попробовать? Особенно когда дома начинаю листать конспекты, которые вел в бытность игроком. Но мне 50 лет. Я внутри уже спортивный чиновник. Давно представляю профсоюз в Палате по разрешению споров – на моих глазах столько всякого было! Это такой опыт!

– Часто печальный.

– Я же вижу, что творится с трансферами. Кто приходит в клуб, сразу начинает работать по этой системе. А дотронешься пальцем до грязи – всей рукой в нее уйдешь. Но для меня на первом плане всегда был футбол.

– Профсоюз вы организовали в 95-м?

– Да. Но лишь года три назад он стал востребованным.

– У вас же и конкуренты появились, профсоюз Грамматикова – Леонченко?

– Профсоюзов можно создать сколько угодно. Только одни помогают футболистам, а другие стараются на них заработать.

– Вам предлагали работать вместе?

– Да. Я отказался.

«КОЛХОЗНИК НА ЗАПАДЕ»

– Не жалеете, что покинули Францию?

– Нет. Я вернулся в родную страну – о чем жалеть?! А в Тулузе меня помнят, в 2007-м приезжал туда со «Спартаком» и убедился. Но, даже прожив там пять лет, все равно был для французов чужим. Хотел взять кредит – не дали. Сказали: «У вас в футболе черные деньги, да вы еще иностранец – нет, ничего не выйдет».

– На что кредит?

– Собирался купить ресторан в Бретани. Отличное помещение, туда Миттеран приезжал. Когда владелец умер, осталась одна бабуля, она и продавала. Довольно дешево.

– Дом в Тулузе остался?

– Выстроил его в районе, который в переводе на русский называется «Союз». Приехал из СССР, и французам такое совпадение казалось забавным. Отличное место, пригород Тулузы. Но со временем дом продал.

– Почему?

– Сдавал его в аренду, но меня обманывали. Говорили, все течет и ломается, деньги уходят на ремонт. Ни копейки не получал. Туда надо было постоянно ездить, сплошная головная боль.

– Говорят, вы французов поразили даже приездом – явились в костюме тройке.

– Ерунда. Я прилетел рейсом Air France, а на взлетной полосе меня дожидался маленький самолетик. Его специально за мной прислал Марсель Дельсоль, президент «Тулузы». Добрейший мужичок, к русским вообще сказочно относился – наши его из немецкого плена вытащили. Прямо в аэропорту надели на меня майку с пятым номером, сфотографировали – и вперед, в Тулузу.

– Какие футболки из игрового прошлого сохранили?

– Майку Марадоны с чемпионата мира-90. Остальные пораздавал. Майка очень маленькая, тогда Марадона толстяком еще не был. Сыновья по очереди ее носили. Эту футболку чуть не перехватил Миша Насибов, массажист сборной. Со свистком рванул к Марадоне, а тот руками разводит: «Нет-нет, я уже отдал Вагизу».

– Еще какие реликвии сберегли?

– Журнал Onze с моим портретом на обложке. Сижу в кожаной куртке – и с балалайкой. Вскоре переводчик рассказал, какая под обложкой подпись.

– Какая?

– «Колхозник приехал окучивать Запад». Куртка символизировала этот самый Запад, а балалайка – колхоз. Один футболист «Тулузы» все меня доставал: то про медведей на улицах разговор затеет, то про водку. А как журнал увидел, совсем разозлил своими шуточками. Он не понимал, с кем связался.

– Что сделали?

– В тренажерном зале нос ему расквасил. Француз упал – а я взял блин от штанги, замахнулся. На пороге уже стоял Жак Сантини, наш тренер. Перепугался – думал, я парня действительно грохну. Схватил меня: «Вагиз, что творишь?!»

– Не оштрафовал?

– Не мог – контракт «Тулуза» не со мной заключала, а с «Совинтерспортом». Я сам ситуацию сгладил, пригласил всю команду к себе домой. Включая побитого. Французы нализались так – страшно вспомнить. Красовались передо мной, что умеют пить. Лили в рот все подряд, как слепые лошади. Водку шампанским запивали. Жена наготовила, икра под водку отлично шла. На следующий день Сантини увидел последствия – и дал выходной. Понял, что это акция примирения. Зато на вторые сутки устроил такую тренировку, что некоторые решили с выпивкой завязать.

– Вы ведь во Франции не только с партнерами по команде дрались?

– Верно. В матче с «Сошо» убегал один на один с вратарем, а испанец Карраско со всей силы врезал локтем по зубам.

– Умышленно?

– Сто процентов. Понимал, что меня уже не догоняет. Но я в долгу не остался. Поднялся и без раздумий засадил Карраско в челюсть. После чего грянула драка стенка на стенку. Меня как зачинщика удалили. Через пару дней с этим Карраско столкнулись во Французском футбольном союзе, куда обоих вызвали для разбирательства. Испанец, едва заметив меня в дверях, развернулся и побежал в другую сторону. Хотя здоровый кабан, на голову выше меня.

– На поле вы всегда заводились с пол-оборота.

– Вы правы. Меня было легко спровоцировать. Мог и судью обложить матом. Однажды в матче «Спартак» – «Локомотив» из-за этого красную влепили, да еще на десять игр дисквалифицировали. Тоже веселая история. Началось все со спора с Газзаевым. Незадолго до матча сидели в ресторане «Белград» и поспорили, что не дам ему забить.

– На что спорили?

– На ужин в ресторане. В день игры подхожу к Бескову: «В «Локомотиве» самый опасный игрок – Газзаев. Может, персонально с ним сыграть?» Константин Иваныч оживился: «А что, это идея». И весь матч я от Газзаева ни на шаг не отходил. А минуте на 80-й арбитр не свистнул фол, я высказал ему все, что думаю по этому поводу – и получил красную карточку. Бесков сразу другого защитника, Букиевского, выпустил. Я, уходя, успел шепнуть: «Главное – Газика держи».

– Не забил Газзаев?

– Нет. 0:0 закончили. Но поляну он так и не накрыл. Через много лет при встрече напомнил ему о споре, Валера и бровью не повел: «Брехня. Не было такого». А Старостин на заседании КДК попытался меня «отмазать»: «Нужно учитывать, что Хидиятуллин из Ростова. У них же говор. Он арбитру кричит: «Глянь». А тому матерное слово послышалось. Не разобрался». Но члены КДК не поверили: «Какой «глянь»? Десять матчей за оскорбление судьи!»

«ПРИНЦ И НИЩИЙ»

– В «Тулузе» Фабьена Бартеза застали?

– Он был дублером Роберта Хюга. Работал Бартез очень много. Наши вратари последними уходили с тренировки. Как и я, мне-то вообще спешить было некуда.

– Самый странный вратарь, которого встречали?

– Да все они чудаки! Полно таких!

– И как чудили на вашей памяти?

– Валера Новиков в ЦСКА «перехоронил» всех родственников. Игра проходит – его нет. Базилевич кричит: «Где Новиков?!» Утром появляется, глаза в пол: «У меня горе. Тетя умерла». Следом еще кто-то скончался. В конце концов Базилевич не выдержал: «Когда у тебя родственники закончатся?»

Я только в ЦСКА пришел, Новиков увидел мою «Волгу». Глаза загорелись: «Дай прокатиться». Отъехал, а ребята гогочут: «Ты что, обалдел?! Он уже не одну машину расколотил». Мне-то повезло, вернул целой, а вот у Васи Швецова автомобиль помял. Но поступил порядочно. Свой новый «жигуль» переоформил на него, а себе взял машину Васи. В другой раз на базу приехал солдат на «бобике», отправился обедать – а ключи торчали из замка…

– Новиков увидел?

– Да. И тут же за руль. В Архангельском была арка, под которую автомобиль никак не проходил. Так наш вратарь крышу под ноль снес. Назад приехал в кабриолете, словно маршал на параде. Солдат как вышел из столовой – так и сел на крыльцо.

– Французские вратари – тоже забавные?

– Хюг очень серьезный был. А с Бартезом я почти не общался, он даже на выезд не летал. Это оригинальная французская методика, в самолет брали 11 основных игроков и двоих в запас. Больше никого. Если вдруг голкипер ломался, выпускали полевого.

– От экономии?

– Наверное. Потому что богатый «Марсель» второго вратаря имел всегда.

– «Марсель» договорными матчами не брезговал. Вы об этом знали?

– Насчет «Марселя» могу рассказать другое. Слышал, ЦСКА играл с ним в Кубке чемпионов – чем-то наших накормили, армейцы еле ноги передвигали и 0:6 попали. Так вот, каждый раз, когда моя «Тулуза» приезжала в Марсель, история происходила похожая. Ходили по полю как вареные. Думаю – может, и нас чем-то кормили? По той же схеме?

– Правда, что волосы у вас начали редеть после чернобыльской аварии?

– Так и есть. Мы как раз были в Киеве. Отыграли и спокойно поехали в Минск, а туча пошла за нами следом. Да я все чувствовал.

– В Киеве?

– Да. Сборная СССР в то время базировалась в Конча-Заспе, я едва успевал доехать туда – сразу прихватывало щитовидку.

– У Лобановского любимчики были?

– Да. Сперва Берег – Сашка Бережной, потом Бес – Володька Бессонов.

– Нам рассказывали, в Киеве тренеры ходили по квартирам проверять, чем занимаются игроки, – а Лобановский распорядился, чтобы из-под дома Бессонова убрали бочку с вином…

– Вполне возможно. В Киеве проверки были в порядке вещей. А Бессонову, кстати, Лобан прощал все. Вел себя Валерий Васильевич очень деликатно. Не кричал, ногами не топал. Бывало, распределяет нагрузку перед тренировкой. В первую группу отправляет бегунков вроде Яремчука с Яковенко. Во вторую – остальных, в третью – тех, кто восстанавливается после травм. Затем смотрит на несвежую Володькину физиономию и – почти шепотом: «А Бессонов – в баню».

– С Бессоновым вы были не разлей вода.

– На сборах много лет жили в одном номере. Как-то курим в туалете, вдруг Бес спрашивает: «Что думаешь о переходе в Киев? Лобан просил обсудить с тобой этот вопрос». Я смеюсь: «Не поверишь – Бесков сказал мне, чтоб уговорил тебя перейти в «Спартак». Еще помню, обыграли с ним в «секу» Блохина и Ярцева. В сборной этой парочке за карточным столом не было равных. Нам, молодым, тоже предложили сыграть. Так, представляете, ободрали их как липок! Кучу денег выиграли. Правда, все вернули.

– Почему?

– У других, может, и взяли бы. Но Ярцева и Блохина слишком уважали.

– Кажется, вы и шахматы любите?

– Люблю. Еще Гаврилов сильно играл, а у Мачаидзе был разряд по шахматам. Я читал журнал «64», иногда даже делал анализ партий Карпов – Каспаров.

– К чьим-то советам Лобановский прислушивался?

– Советовать ему мог разве что Морозов. Общение у них было братское. На сборах Юрий Андреич мог сказать: «Хорош гонять пацанов». И все, нагрузка снижается. Другой на его месте и рот бы не открыл.

– У Бескова такой советчик был?

– И тоже – лишь один, Андрей Петрович Старостин. С ним Бесков обожал разговаривать. С Николаем Петровичем подолгу беседовать ему было сложнее, тот вообще не употреблял, только чай с баранками. А с Андреем Петровичем засиживались до утра. Бывало, выходил Старостин под утро на крыльцо: «Костя! Всякая компания расходится для того, чтоб собраться вновь». До сих пор вспоминаю его размеренную походку, руку в кармане брюк, острословие…

Андрей Старостин был женат на цыганке из театра «Ромэн». Один из ее братьев по фамилии Деметер преподавал в институте физкультуры историю спорта, которую я никак не мог сдать. Другой брат жил в Тарасовке. Андрей Петрович отправился к нему: «Помоги Хидиятуллину сдать экзамен».

– Помог?

– Сочинил письмо на цыганском, которое я отвез в институт. Преподаватель как увидел почерк брата, говорит: «Давай зачетку».

– Николай Петрович каким запомнился?

– Тоже потрясающая личность. На Сицилии два часа по памяти читал «Бориса Годунова». Вся команда затаила дыхание. Спрашиваем: «Откуда?» – «Я же два года в одиночке сидел. Ничего, кроме книг, мне не разрешали. А память хорошая – вот и выучил наизусть». Познакомился с Николаем Петровичем я при забавных обстоятельствах. Только-только перешел в «Спартак». Лежу в номере на базе, на полную громкость врубил пластинку Boney M, привезенную из первой зарубежной поездки. Внезапно в комнату заходит Старостин, вырывает шнур из розетки. На пластинке от иглы осталась царапина – мне это как нож под сердце. А Старостин говорит: «Молодой человек, вы не в курсе, что от децибел собаки мрут?» Пока я соображал, что ответить, Николай Петрович продолжил: «Чем всякую дрянь слушать, лучше книгу возьми. «Принц и нищий» читал?» – «Нет». – «Завтра принесу». И на следующий день вручил Марка Твена.

– В 79-м вам подарили приемник с надписью: «Вагизу Хидиятуллину от министра авиации Бугаева». Жив прибор?

– Да, работает! В квартире матери на подоконнике стоит.

ГАВРИЛОВ И «МЕТАКСА»

– Если б сохранились старые кассеты – какой матч с собственным участием пересмотрели бы с удовольствием?

– На днях Валера Кечинов попросил достать запись матча Бразилия – СССР. 80-й год, «Маракана», выиграли 2:1. Дай-ка, думаю, сам погляжу. Включил – и за голову схватился.

– Почему?

– Пешком по полю ходим! Смотреть невозможно! А взять полуфинал чемпионата Европы СССР – Италия в 88-м? Тот самый, что вошел в историю как образец прессинга. Нынче смотришь – ничего особенного. Хотя не могу забыть слова Лобана на установке: «Сегодня с первых же секунд тотальный прессинг! Прямо от вратаря!»

– Какие еще установки запали в душу?

– Валентин Николаев в молодежной сборной говорил мало: «Значит, так. Вратарь – понадежнее. Защитники – сочетание зоны с персональной опекой. Полузащитники – большой объем работы. Нападающие – дайте мне высокий скоростной маневр». И уходил. У Лобановского тоже были короткие установки. Обычно в индивидуальных беседах он все разжевывал игроку. А вот у Бескова установки затягивались часа на два. Разбор матча – и того дольше. Мы даже говорили новичкам: «Когда идете к Константину Иванычу на установку, захватите подушки, чтоб под задницу положить. Сидеть придется долго». Самая потешная установка связана с Гавриловым. Юрка сам об этом рассказывал.

– Заинтриговали.

– Дело было в «Асмарале». Команда приехала на сбор в Грецию. На установке Бесков называет фамилию Гаврилова, шарит глазами по рядам – Юрки-то и нет. Ребята говорят: «Сейчас за ним сбегаем». Бесков: «Не надо, я сам». И шагает к Гаврилову. А тот, ни о чем не подозревая, лежит в номере – его об установке забыли предупредить. Накануне Гаврила распробовал «Метаксу», пустую бутылку за тумбочку спрятал. Константин Иваныч заходит, начинает распекать: «Ты о футболе все знаешь, установка тебе ни к чему…» А сам по сторонам глазами водит.

– Нашел бутылку?

– Кто бы сомневался! У Бескова на такие вещи нюх был ого-го! Потом к зеркалу подходит, подзывает Гаврилова и говорит: «Тебе не кажется, что из нас двоих кто-то пьян?» Юрка смотрит на отражение Бескова и уточняет: «Вы кого имеете в виду?»

– Чем кончилось?

– В состав его, разумеется, не включили. Но во втором тайме пришлось выпускать – игра у «Асмарала» не шла. Гаврилов быстро все наладил – отдал, забил. И Бесков простил.

– Хоть раз Константин Иванович был близок к слезам?

– Никогда! В критические минуты лишь губы в струну сжимал, смотрел исподлобья. Вообще мы Бескова настолько хорошо изучили, что сразу чувствовали его настроение. Если появлялся в кожаном пиджаке и галстуке – берегись. Будет бить тревогу.

– В смысле?

– В прямом. Построит команду, обведет тяжелым взглядом, выберет жертву и начинает: «Я не зря тревогу бил!» Буря могла грянуть на ровном месте. Ладно бы, вызвал человека – и дал по шапке. Но нет, обязательно надо прилюдно напихать. Хотя представляю, каково было выслушивать все это, допустим, Бокию. Взрослый мужик, трое детей – а его как пацана перед строем чихвостят.

– Зато Дасаеву и Черенкову в «Спартаке» все сходило с рук?

– Ага. Федор, впрочем, по части режима был безупречен. В отличие от Рината, который отдыхать умел. Но сами посудите – молодой, красивый, холостой. В его двухкомнатной квартире ребята постоянно собирались.

– Дасаев вспоминал, что жены спартаковцев за это сильно на него обижались.

– Не забывайте, мы почти круглый год сидели на сборах. Знаете, например, сколько провели дома в год подготовки к московской Олимпиаде? 72 дня! Дали выходной, так за это время надо успеть все. А жены разные бывают. Встречались в «Спартаке» и такие, которые названивали игрокам посередь ночи: «Не знаешь, где мой муж?»

– В команде лишь Бубнов держался особняком?

– Да, один из немногих. Карл Маркс у него стоял на полке, журнал «Коммунист». Членом партии был. Мы с юмором к этому относились. А что касается игры, Бубнов всегда был профессионалом. Его и Лобан уважал.

ТЕЛЕВИЗОР ДЛЯ БЕСКОВА

– В 80-м конфликт с Бесковым вспыхнул из-за того, что он обвинил вас в продаже матча «Карпатам»?

– Это стало последней каплей. Чуть раньше с Бесковым возник инцидент в Будапеште, где играла сборная. Я после матча никогда не ужинал. Не шел кусок в горло. Зато к четырем часам утра просыпался волчий аппетит. Поэтому в Тарасовке всегда просил поваров оставлять еду в холодильнике. На выездные же матчи брал с собой что-нибудь поесть. Бесков знал об этой особенности организма. Но в Венгрии, увидев, что с ужина несу в номер тарелку, накинулся: «А-а, опять закуску тащишь?!» Обидно стало – не передать!

Дальше – игра во Львове. Был день рождения Бескова. Футболисты скинулись, подарили ему маленький телевизор «Электроника». Бесков говорит: «После игры – банкет». «Спартак» уже обеспечил себе серебро, а «Карпатам» лишь победа позволяла удержаться в высшей лиге. Хозяева умоляли – помогите! Но мы ни в какую не соглашались. Минут за восемь до конца при счете 0:0 мяч попал мне в плечо. «Точка». Степа Юрчишин не промахнулся. Проиграли. На Бескове после матча не было лица. Да и сам я, баран, масла в огонь подлил.

– Каким образом?

– Захожу в автобус и громко говорю: «Кто-то нам банкет обещал…» Молодой был, наглый. Константин Иваныч тогда ничего не сказал. А утром приезжаю в Тарасовку, навстречу уборщица: «Вагиз, говорят, ты матч продал…» О-па, думаю, началось. И в сердцах написал заявление: «Желаю служить в рядах Советской Армии». Между прочим, был один важный момент, о котором никто не знает. В середине того сезона меня неожиданно вызвал Бесков: «Слышал, ты в ЦСКА намылился?» Я в шоке: «Да что вы! Какой ЦСКА?!»

– Лукавили?

– В том-то и дело, что нет. И близко таких мыслей не было. Чем угодно поклясться могу. Но жизнь пошутила – и спустя полгода я действительно оказался именно там. Для Бескова это был удар. Узнал он об уходе перед последней игрой с «Черноморцем». Я пришел на установку, а Бесков сказал: «Вон! Ты уже не игрок нашей команды». И добавил: «Раз предал клуб, то предашь и сборную». Еще и оттуда убрал. Если б не Колосков, который за меня вступился, в сборную при Бескове дорога была бы закрыта.

– Именно в то время Валерия Николаевна позвонила вам со словами: «Я не позволю тебе над Костей издеваться»?

– Да. Я уж не помню, что ответил. Сейчас у нас прекрасные отношения. Валерия Николаевна – волевая, властная женщина. Не верю в разговоры, будто она могла влиять на определение состава – Бесков никому не позволял вмешиваться в свою работу. Зато дома она была абсолютной хозяйкой. Бесков слушал ее беспрекословно. Однажды по случаю Дня милиции приехал в Тарасовку в мундире полковника. Валерия Николаевна заставила его надеть. Ох и красивый был! Как же ему форма шла!

– Бывали в их доме на Маяковке?

– Пару раз. Запомнил попугая, который постоянно повторял: «Костя на работу, Лерочка – гулять». Судьба его сложилась печально. Как-то у Бесковых собралась большая компания. Попугай вылетел из клетки, и кто-то из гостей на него наступил. Валерия Николаевна так расстроилась, что праздник моментально закончился.

– Почему раньше, когда знакомились с девушками, представлялись Игорем?

– В татарских семьях так принято. Например, мать у меня Талига Бектемировна, но по паспорту – Татьяна Борисовна. Сестра – Эльмира, а во дворе ее с детства зовут Ира. И меня в интернате все называли Игорь. Недавно номер был. Стою с друзьями, подходит парень: «Привет, Игорек». Все оглядываются, мол, кто же здесь Игорь. А я сразу все понял. А как мою фамилию коверкали! В 78-м Симонян впервые вызвал в сборную на матчи в Иран. Любопытная получилась поездка. Сначала Газзаев там ключицу сломал, потом в Иране революция началась, нас еле успели вывезти. Возвращаюсь в Москву – Жора Ярцев привозит костромскую газету, в которой три строки о нашем матче. Заканчивалась заметка так: «Гол у нашей сборной на 78-й минуте забил Хидия Тулин». После этого в команде меня еще и Тулиным звали.

– Сестра ваша давно замужем за Иваном Ляхом, главным тренером «Шинника»?

– Уже лет тридцать. В ростовском спортинтернате встретились.

– Говорят, каждый человек хоть раз в жизни, да становился жертвой мошенников…

– Машину у меня украли, «шестерку». Квартиру два раза обчистили. Особенно запомнился первый случай, когда с Фетисовой жили. Я сидел на сборах перед игрой с Киевом. Лада звонит: «Квартиру обокрали». Бесков меня отпустил сразу. Коллекция пластинок собралась приличная, мы с Ладой фанатами были. Фаусто Папетти, Адриано Челентано… В мои же спортивные сумки уложили – и вынесли. Бабуля-соседка сидела на лавочке. Да, говорит, все видела. «Выносили в сумках, а написано не по-нашему». «Adidas» на них было написано», – объяснил я. Но, честно говоря, не переживал. Знал – еще заработаю. Я в Союзе получал зарплату министра.

– Вам нравится ваша сегодняшняя жизнь?

– Не совсем. Если б не было этих потерь… Понимаю, что время ускользает. Многого уже не успеть. Приходит степенность. Я очень этого боюсь. Смотрю на некоторых сверстников – и вижу, что с возрастом меняются не в лучшую сторону. А я неугомонный!

– Это точно. И степенность, кажется, вам не грозит.

– Ну и прекрасно!..