Двенадцать подвигов футбольного Геракла

«Физкультура и спорт», 1986

ДВЕНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ФУТБОЛЬНОГО ГЕРАКЛА

О Всеволоде Боброве столько написано, что теряешься: а можно ли что-то сказать, не слишком повторяясь. Начну, может быть, и со скучноватого, зато с точного — с цифр, которые оставил нам на память о себе Бобров.

В пяти чемпионатах он играл за ЦДКА. И вот как играл: в 1945 году забил 24 мяча (в 21 матче), в 1946-м — 8(8), в 1947-м — 14(19), в 1948-м — 23(17), в 1949-м — 11(14). Сложим отдельно мячи и матчи. 80 раз Бобров брал ворота, приняв участие в 79 матчах. Вот уж кто не уходил с поля без гола, так это он!

И тут же вопрос: почему так мало он играл? Да, за пять сезонов он пропустил 49 (!) календарных матчей. И это в пору, когда ему игралось в охотку, когда он слыл неудержимым, когда о нем только судили да рядили. Ему на роду было написано играть мало. Дарованием его был прорыв — наверное, самое редкое и уж наверняка самое дух захватывающее футбольное деяние. В прорыве все: бесстрашие, быстрота, ловкость, интуиция, открытый вызов преградам, лоцманское чутье форватера, которому предстоит провести мяч, а в самом конце — удар ради чего все и затевается. Прорыв трудно замаскировать, а особенно тому, кто им славится. Прорывов Боброва ждали, они не могли не состояться, иначе незачем было выходить на поле этому человеку, ленившемуся поспевать за всеми событиями. Он ждал своей очереди. И когда она наступала, высокий, всем заметный, бросающий послушное гибкое тело то чуть влево, то чуть вправо, Бобров резал зеленую гладь поля, как сильный катер, а поспевавшие за ним, виснувшие на нем, преграждавшие ему дорогу, оставались сзади, как две косые волны. Он возникал перед воротами как бог футбола, разгоряченный и разгневанный, не знающий удержу, и бил как-то бесшумно, тайно, легко, продолжая прорыв. Все это было как наваждение, как нечто совершающееся вопреки всему общепринятому.

Мы в каждом матче можем увидеть прорыв по флангу, заканчивающийся передачей мяча в центр, прорыв, сменяющийся паузой, когда игрок решает подождать партнера, длинный прорыв — забег, после которого у выскочившего вперед не остается сил для удара по воротам. Прорывы Боброва были редкостны тем, что доводились до конца, он не «наводил панику», не «обострял обстановку», а рвался забить. И забивал. Ясно, что не все свои голы провел он только так. Умел он и подстеречь мяч в засаде и выскочить на тонкую передачу партнера. Многое было ведомо этому бомбардиру милостью божьей. Но прорыв сделал его фигурой исключительной, неповторимой. Обречен же он был играть мало из-за неотвратимой расплаты, которая его ожидала за небывалую дерзость. Бобров был крупной мишенью, и в него попадали. Не мог он не знать, что играет с огнем, но, широкая натура, не умерял себя, чего бы это ему ни стоило.

Геракл совершил двенадцать подвигов. Нисколько не сомневаюсь, что и у Боброва найдется столько же подвигов, особенно если вспомнить, каков он был еще и в хоккее с шайбой. Что до футбола, то по памяти, не вороша старых газетных страниц, назову такие: первое появление на поле после замены в матче с «Локомотивом» — и за полчаса два гола и сразу шумное признание; турне по Великобритании в 1945 году вместе со столичным «Динамо»; знаменитый третий гол в ворота «Динамо» в 1948 году, сделавший чемпионом его клуб; уже упомянутые 80 мячей в 79 матчах в ЦДКА; гол в товарищеском матче с венгерской сборной в 1952 году, когда наша команда называлась сборной Москвы, тот гол, когда он обвел всех защитников и вратаря Грошича; самый первый гол вновь созданной сборной СССР, открывший ее счет; в том же 1952 году на Олимпиаде в Финляндии, забитый болгарам; три мяча в фантастическом матче там же, на Олимпиаде, в ворота югославов, когда наши проигрывали — 1:5 и отыгрались — 5:5. Семь? Добавьте еще пять хоккейных подвигов — они легко найдутся, и вот он спортивный Геракл — Всеволод Бобров.

Из ЦДКА Бобров перешел в клуб ВВС, созданный экстренно и самовластно за счет игроков из других команд. Хоккейная команда получилась, а футбольная не сложилась. Футбол не подчиняется произвольному приглашению "более или менее известных игроков без взыскательного отбора. И даже Бобров в футбольном ВВС потерялся, его голы как бы упали в цене — не смотрелись в матчах средненькой команды при полупустых трибунах. Второй, и уже последний, взлет был у 30-летнего Боброва, когда Б. Аркадьев призвал его в сборную СССР. Интересная задача его, как видно, увлекла, он загорелся, провел несколько матчей разведывательного толка, в том числе и два с венгерской сборной, тогда, думается, игравшей ярче всех в мире, потом — три официальных матча на Олимпиаде (остался верен себе, забив 5 мячей), был выбран капитаном команды. Словом, сборная началась с Бобровым во главе. Это не забудется.

Всего-то навсего у него 114 матчей чемпионата страны (в наше время столько можно сыграть за три с половиной сезона), всего три матча в сборной, а слава такая, что и тридцать лет спустя о Боброве говорят настолько живо и весело («Сева!»), со столькими красочными подробностями, благо и привирать-то нет нужды, что кажется — он завтра опять выйдет на поле, всех обведет и забьет с прорыва свой гол. Остаться для людей живым, без хрестоматийного глянца, всемогущим Бобром, войти в стихи, в книги и тем самым продолжать незримую службу футболу — удел редкостный. Двенадцать подвигов Геракла—один из вечных сюжетов живописцев. Право, меня не удивит, если на каком-либо стадионе или в зале на стенах изобразят подвиги Боброва.

СПОРТИВНО-ИГРОВОЙ ГЕНИЙ

Это был один из самых гениальных спортсменов нашей страны. Знаменитый футбольный тренер Б.А. Аркадьев называл его «спортивно-игровой гений». Характеристика, данная великому центрфорварду - «Шаляпин русского футбола...» - поэтом Евгением Евтушенко, видимо, сохранится на века. Как и память о самом Всеволоде Михайловиче Боброве.

В списке новобранцев, которых осенью 1942 года должны были отправить под Сталинград, капитан Дмитрий Богинов, до войны игравший в футбол и хоккей в Ленинграде, увидел знакомую фамилию: Бобров Всеволод Михайлович, 1922 г.р. Воспользовавшись негласной инструкцией, согласно которой самых талантливых футболистов страны не направляли на передовую, Богинов вычеркнул его из списка и тем самым сохранил для отечественного футбола великого центрфорварда. 

Жизнь человека полна случайностей. Всеволод Бобров – не исключение. Он мог утонуть – его спас старший брат, мог сгореть в доме – мать бросилась в огонь и вытащила малыша, мог разбиться на самолете с хоккейной командой ВВС, но проспал и опоздал на аэродром. Его чуть не застрелил маршал Василий Казаков, заставший футболиста врасплох в поздний час с собственной женой на даче. Судьба хранила Боброва для того, чтобы восемь коротких лет он радовал болельщиков своим мастерством.

ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН - 45

В 720-м номере люкс гостиницы ЦДКА на площади Коммуны оживление – привезли платяной шкаф, подарок Министерства обороны. Как радовались тогда этому шкафу и насколько мизерным, если не издевательским, показалось бы подобное вознаграждение сегодняшним мастерам футбола. «Вот что значит сыграл в Англии», – беззлобно заметил на этот счет левый край «команды лейтенантов» Владимир Дёмин, годы спустя, уже смертельно больной туберкулезом, часто приходивший в бобровскую квартиру в «генеральском» доме у метро «Сокол» с просьбой одолжить денег. 

Поездка в Великобританию усиленного лучшими игроками армейского клуба московского «Динамо» осенью 1945 года стала пиком карьеры Всеволода Боброва, 23-летнего футболиста. Матчи с родоначальниками футбола показали всем истинный потенциал Боброва, который из-за травм он так и не реализовал. Гол в дебютном матче с лондонским «Челси», «хет-трик» в игре с «Кардифф Сити» в Уэльсе, «дубль» в поединке с «Арсеналом» – перечня его бомбардирских заслуг в туманном Альбионе достаточно для того, чтобы осознать величие этого форварда.

ТАК МОГ ТОЛЬКО ОН!

А чего стоит гол Боброва в ворота знаменитой в начале 1950-х годов сборной Венгрии, с которой, перестраховавшись, советские руководители решили сыграть не в футболках национальной команды, а в форме скромной сборной Москвы. Пришлось заимствовать это описание из книги Николая Старостина «Звезды большого футбола», где знаменитый спартаковец, видевший в деле большинство футбольных знаменитостей тех лет, почти дословно приводит монолог одного из участников этого матча: «При ничейном счете выскочил он один на один с вратарем, с самим Дьюлой Грошичем. Каждый из нас скорее бы пробил. Но Бобров для верности решил поймать венгра на ложный прием. Замахнулся в одну сторону, а мяч – хлоп! – в другую. Дока Грошич разгадал фокус и отразил удар. Любой дрогнул бы после такой неудачи, любой, но не Бобров. Его принципиально заело... Видим, опять обходит защиту и снова перед Дьюлой. Замах левой – венгр не клюет. Второй замах – правой. Грошич убежден, что угадал, и падает наперерез. Дудки. Всеволод вторично убирает мяч под себя, спокойно обводит беспомощно лежащего вратаря и не спеша направляется с мячом к воротам, куда сломя голову справа мчится крайний защитник Лантош. «Бей, бей, пока пусто!..» – вопили мы, но Бобров невозмутимо дает «ртутному» венгру встать в позу вратаря и, сблизившись, словно на бис, лукавым броском швыряет мяч в левый угол... До сих пор перед глазами изумленные лица Божика, Хидегкутти, Пушкаша, и Всеволод, как всегда, расслабленно и отвергая поздравления, возвращающийся на центр поля под овации всего стадиона.

И это не исключительный случай. В том же году на Олимпийских играх в Хельсинки Бобров снова сделал невозможное. В матче с югославами сборная проигрывала 1:5. Оставалось 20 минут до конца игры. Воодушевленная капитаном, наша команда пошла на взятие ворот югославов и добилась сенсационной ничьей 5:5. Такого еще в официальных встречах не бывало. В этой игре капитан команды Всеволод Бобров забил три гола.

Из многих своих талантов Бобров довел до виртуозности умение забить гол. Жаль, что из большого футбола Всеволод Михайлович ушел раньше, чем следовало. Он был объектом номер один для персональной опеки. За ним почти неотступно следовали всегда два наиболее решительных защитника. В результате тяжелые травмы коленных суставов, и этот удивительный импровизатор в 31 год покинул зеленое поле, перешел на ледяное, где совершил еще больше спортивных подвигов.»

Мэтр отечественной футбольной журналистики Лев Филатов так описывал знаменитый прорыв Боброва: «Высокий, всем заметный, бросающий свое послушное гибкое тело то чуть влево, то чуть вправо, Бобров резал зеленую гладь поля, как сильный катер, а поспевавшие за ним, виснувшие на нем, преграждавшие ему дорогу оставались сзади, как две косые волны. Он возникал перед воротами как бог футбола, разгоряченный и разгневанный, не знающий удержу, и бил как-то бесшумно, тайно, легко, продолжая прорыв». Филатов считает, что исключительность этого прорыва предопределила короткий футбольный век центрфорварда Боброва – за небывалую дерзость его ожидала неотвратимая и жестокая расплата.