Запонки от Авеланжа

«Спорт-Экспресс», 17.12.2004

Сейчас он в творческом отпуске. Самом продолжительном за всю его тренерскую биографию. Четвертый месяц. Обычно, по его словам, больше одного без дела сидеть не доводилось.

ТРЕНЕРСКАЯ ПАУЗА

– Осенью после ухода из «Сатурна» было несколько вариантов, но я решил дождаться окончания сезона, – говорит Игнатьев. – К Новому году определюсь. Предложения есть. Желание трудиться – тоже. Так что пауза, надеюсь, не затянется.

– Из чего состоит день отставного тренера?

– Если тренеры, оставшиеся без работы, говорят, что отдыхают, это лукавство. Отдых занимает неделю, от силы – две. А потом уже места себе не находишь. Человек на тренерской скамейке привыкает к постоянному стрессу. И его отсутствие постепенно порождает новый стресс. Не дело ищет тебя, а сам начинаешь искать какое-то занятие. Я, например, лежать на диване с газеткой в руках не выношу. Покуда чемпионат не завершился, не пропускал ни одного тура, даже на дубль ходил. Со сборной в Краснодар на матч Россия – Эстония съездил. Смотрел игру, тренировки, анализировал. До этого по приглашению Тукманова вместе с Чернышовым побывал на тренерском семинаре в Лиссабоне, где участвовали Сколари с Рехагелем. Словом, старался провести время с пользой.

– К каждому телефонному звонку прислушиваетесь?

– Пока нет. Но, когда долго никуда не зовут, тренер действительно при любом звонке начинает вздрагивать, хватать трубку с надеждой: вдруг сейчас кто-нибудь команду возглавить предложит? И мне это состояние знакомо, хотя серьезных промежутков в работе, к счастью, удавалось избежать. Максимум месяц, а затем все по новой.

– Какое из приглашений, полученных за последние годы, было самым неожиданным?

– Из стран бывшего Советского Союза частенько обращаются. Пару лет назад позвонил Михаил Вергеенко из белорусской федерации футбола. Ждем, говорит, в Минске, с батькой встретитесь – и принимайте нашу национальную сборную. Но что-то удержало меня от этого шага. Может, то, что одной ногой был в «Локомотиве». А как-то армянский клуб тренировать предлагали. Я о таком и не слыхал. Думаю, какого лешего там забыл?

– Денег бы заработали.

– Зарплата – это, безусловно, важно. Но я никогда за ней не гнался. Работать хочется там, где есть перспектива. И внутренний комфорт. Для меня это превыше всего.

– Трудно не размениваться по мелочам?

– Мне – нет. Надо держать планку. Я лучше закончу, чем поеду куда-то к черту на рога. Понимаю, что рано или поздно наступит момент, когда придется сказать себе: все, Петрович, хватит. И это нормально. Не я первый, не я последний. Нельзя работать, когда уже припадаешь на одно колено. Почувствую, что не смогу, как раньше, целиком отдаваться профессии, – вмиг на покой отправлюсь. Иначе перестану себя уважать.

ИНСТРУКТОР ЛЕЧЕБНОЙ ГИМНАСТИКИ

– Тренерами становятся по-разному. Кто-то по инерции, чтобы остаться в футболе, а кто-то целенаправленно готовит себя к этому ремеслу. С вами как было?

– Другого пути я и не предполагал. Будучи игроком, кипы тетрадей исписал конспектами тренировок, неизменно прокручивал все через себя. Главный что-то объяснял, я же размышлял: а как бы сам в аналогичной ситуации поступил? «Пылил» во второй лиге до 32 лет, а документы в школу тренеров отнес еще в 27. Учился на курсе с Яшиным, Царевым, Ивановым, Кесаревым.

– Игнатьева-игрока вы бы взяли в свою команду?

– Нет. Он был умный, техничный, но физически слабенький. Без скорости, динамику не поддерживал. Поэтому и из Москвы я рано уехал, и в высшей лиге всего-навсего сезон отыграл – в 64-м с горьковской «Волгой». Конкуренция-то сумасшедшая была! Это нынче детей в футбольные школы набирают, а тогда – выбирали. В основном из дворового футбола, который давал мастеров с непредсказуемым игровым интеллектом.

– А в каком из московских дворов прошло ваше детство?

– Жил я на Неглинной. Аккурат напротив Сандуновских бань, куда на следующий день после матчей захаживал практически весь цвет советского футбола конца 40-х – начала 50-х. Я караулил игроков у дверей «Сандунов», но подойти стеснялся… Меня, как и большинство пацанов моего поколения, воспитывала улица. Летом гоняли мяч, зимой – шайбу. Площадок не было, ворота нам заменяли школьные портфели. Однажды, помнится, разбил мячом окно соседке. Ох и влетело от нее!

– А родители могли поднять на вас руку?

– Ну что вы! Отца вообще я ни разу не видел выпившим и не слышал от него мата. Он всю жизнь прослужил на яковлевском авиационном заводе, был секретарем парткома. Настоящий коммунист. С высоты прожитых лет могу сказать, что он был очень честным человеком. Имея возможности улучшить материальное положение, наши жилищные условия (а мы много лет ютились в коммуналке), он и мысли не допускал воспользоваться этими благами. Наоборот, повторял: «Надо потерпеть. Другим людям нужнее». За это мать, которая на кухне в ресторане работала, на него ругалась. Отец мечтал, чтобы я пошел по его авиационным стопам, мне же милее был футбол.

– Начинали вы, кажется, в спартаковской школе?

– Да. Затем в дубле «Динамо» недолго болтался. До основы не дотянул. Тренер Всеволод Блинков был лаконичен: «Боря, силенок у тебя не хватает. Окрепнуть надо». Поехал в Ижевск, оттуда в Горький перебрался. С «Волгой» с ходу в высшую лигу пробились. Год спустя вылетели, но я уже прикипел к городу, никуда особо не рвался. В Горьком и с женой познакомился. Ее туда из Ленинграда командировали на завод «Красное Сормово». Устанавливала электронные приборы на атомную подводную лодку. В 63-м расписались и с тех пор неразлучны.

– В советские времена профессии футболиста, как известно, официально не существовало. Какая запись была в вашей трудовой книжке?

– Да кем только не писали. В одной команде был инструктором лечебной гимнастики в цехе, в другой – инженером-механиком. А моего знакомого из свердловского СКА оформили в трудовой футболистом-стрелком…

– На излете карьеры вы отметились в Махачкале, Целинограде, Уфе – что же привлекательного нашли в этих медвежьих с футбольной точки зрения углах?

– С приятелями-ветеранами ездили поднимать местные команды из второй лиги. Условия обещали достойные. Раньше футболисты в провинцию нередко целыми «бригадами» выезжали. Как группа старателей. Человек по шесть. Брали игроков под конкретную задачу. Те бросали все, режимили, пахали на совесть. Чемпионат отгремит – по домам. А весной в новую гавань причаливаешь. Но в 32 я почувствовал: эту футбольную страницу пора переворачивать.

ЦЕЛЬ НЕ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА

– У каждого тренера, наверное, есть рубеж, когда понимаешь, сумеешь состояться в этой профессии или нет…

– Я по натуре человек сомневающийся. Мне даже от жены достается за то, что после любой победы ищу блох. Начинаю копаться: что у нас не получилось, в каких эпизодах могли бы лучше сыграть. Потому что уверен: завтра будет еще сложнее. И никогда я не говорил себе: дескать, молодец, можешь собой гордиться. В 88-м наша юношеская сборная выиграла чемпионат Европы. С друзьями пошли это событие отметить в баню, и кто-то из них обронил: «Ну все, ты теперь готовый тренер». А я, наоборот, гнал от себя эту мысль.

– У коллег не стеснялись учиться?

– Нет, и не вижу в этом ничего зазорного. Когда Бесков стоял у руля первой и олимпийской сборных, я почти не пропускал его тренировок в Новогорске, благо сам со своими юношескими командами чуть ли не круглый год там сидел. Разок набрался смелости, попросил у Константина Ивановича разрешения присутствовать на теоретическом занятии. Не отказал. А при Лобановском по его личному указанию наставники всех юношеских сборных обязаны были присутствовать на тренировках национальной команды. Причем его помощники – то Морозов, то Мосягин – готовы были до мельчайших нюансов разъяснить нам специфику тренировочного процесса. Кроме Новогорска, уже по собственной инициативе, наведывался я к Лобановскому и на базу киевского «Динамо» в Конче-Заспе.

С одной из поездок туда связан памятный для меня эпизод. После тренировки основы на поле высыпали дублеры. И было упражнение, которое у них в отличие от первого состава не шло напрочь. Беготни навалом, а мяч летает где-то в небе. Спрашиваю Лобановского: «Василич, есть ли смысл повторять это упражнение в дубле? У вас же здесь нет футболистов калибра Блохина, Буряка, Колотова». «Это не имеет значения, – отрезал он. – Не будут выполнять то, что требую, – поедут во вторую лигу. Я учить никого не собираюсь. У нас для этого открыты футбольные школы. В командах мастеров необученным игрокам делать нечего». Спору нет, Лобановский – мэтр, но позволю себе с ним не согласиться. Обучение следует вести на всех уровнях.

– 24 года вы провели под крышей федерации футбола в различных юношеских и молодежных сборных. Не пересидели?

– Что значит «пересидел»? Когда впадаешь в тоску при одной мысли о походе на службу, ее нужно менять. А если человеку интересно – он на своем месте. Мне было интересно. Очень. Работа захватывала с головой. Ведь в те годы для наших сборных – от первой до юношеской – делалось все.

– А куда пропадали блеск и задор юных советских футболистов по мере их взросления?

– Кому-то мешал непрофессионализм, готовность довольствоваться малым. Важно и то, в какие руки попадал молодой игрок. Обращаться-то с ним надо бережно. Как хорошему садоводу – поливать это хрупкое деревце, ждать потихоньку плодов. Некоторые же горе-специалисты требовали всего и сразу. И губили молодежь.

– Тренер, который не был чемпионом, не потратил время зря?

– Нет. Не это, на мой взгляд, главное. А то, соответствует ли он своей профессии или нет. Ну не может «Чарльтон» победить в английской премьер-лиге! А «Кьево» – в итальянской серии А. Такова объективная реальность. Какие бы гении их ни возглавляли. Да, кто-то рожден для работы в больших клубах. Но на свете есть масса тренеров, которые честно несут свой крест и очень многое делают для создания конкуренции в чемпионате. Они поднимают в стране общий уровень футбола. Без них прогресса не будет. Кроме того, что глупо отрицать, существует категория тренеров-везунчиков. Вон Юрий Морозов – умница, с характером, тактик великолепный, – он такие платформы в своих командах создавал, что те, кто приходил ему на смену, все выигрывали.

– На Садырина намекаете?

– Не только. Хотя Садырин как раз сам был великим тренером. Но нынешний «Зенит» тоже Морозов создавал, он заложил всю базу. А Петржеле оставалось лишь поднести спичку.

– Вам лично что помешало добиться большего?

– Отсутствие житейского нахальства. Плюс я люблю слушать, а не говорить.

– Это плохо?

– Для тренера? Несомненно! Впрочем, случались исключения – Аркадьев, Качалин, Симонян… Вот им нахрапистость была абсолютно несвойственна.

– По-вашему, цель не всегда оправдывает средства?

– Убежден, что нет. Но для того чтобы стать первым, желательно рассуждать по-другому. Особенно в России.

БЕЗ МАХНОВЩИНЫ

– Сколько помню, никто из игроков о вас дурного слова не сказал. Неужели не давали им повода на вас обидеться?

– Как без этого? Тренер управлять командой сплошными пряниками не может. Кнут тоже необходим. А где кнут – там зачастую и обиды. Но я считаю себя справедливым.

– А вы на игроков обижались?

– Да, когда они нарушали свой профессиональный долг. Если слесарь в пятницу с чистой совестью имеет право поддать, то спортсмен этого делать не должен. Коли уж принял ты статус профессионала, будь добр и вести себя не как любитель. В подобных ситуациях я к игрокам беспощаден, о чем они прекрасно осведомлены. Про штрафы за опоздание, лишний вес и не говорю. Это во всех командах заведено. От элементарной дисциплины зависит общий баланс в коллективе. В противном случае все немедленно обернется махновщиной.

– У вас были среди игроков любимчики, которым вы могли все простить? Как Бесков прощал все Черенкову, Дасаеву.

– Мне всегда как личность импонировал Витя Онопко. Скромный, спокойный и абсолютно надежный. Думаю, его жена Наталия счастлива, что у нее такой муж. Виктор играл у меня еще в юношеской сборной. Но если бы кто-то в середине 80-х сказал мне, что он в нашем футболе станет звездой, я бы не поверил. Онопко не обладал какими-то сногсшибательными данными. По сути, он сам слепил из себя игрока. За счет фантастического трудолюбия.

– Кого считаете наиболее талантливым футболистом из тех, кого вам доводилось тренировать?

– Кирьякова и Саленко. Кирьяков не без изъянов, зато восприимчив к обучению. А Саленко мешало неправильное отношение к себе. Он чувствовал, что природа щедро его одарила, и не хотел ей помогать. Ждал, что она так и будет тащить его на себе.

– Согласны с Павлом Садыриным, сказавшим однажды: «Человек может быть и рвачом, и склочником, но, пока это не проявляется на поле, я не имею никакого морального права лишать его игры, а команду – нужного ей игрока»?

– Под этими словами, убежден, каждый тренер подпишется. Правда, в конечном итоге вздорный характер самому игроку на поле и будет мешать. Я с разными футболистами сталкивался. С некоторыми разговаривать было невыносимо. Терпел. Потому что начинался матч – и у меня не было к ним претензий.

ТЕЛЕГА

– Самое большое ваше тренерское разочарование?

– Его испытываешь, когда не удается довести дело до конца. Я не из тех людей, которых называют пофигистами. Для меня всякое поражение – огромный удар по самолюбию. В голову мрачные мысли лезут: зачем взялся за этот воз? Наверное, это не твое… Иногда терзаешься долго, иногда все быстрее проходит. В сборной в 98-м меня выбивали из колеи жесткие журналистские выпады, я терялся. Выигрываем в Москве товарищеский матч у французов 1:0, а в газетах наутро читаю: играли плохо. Потом побеждаем Турцию 1:0 – та же реакция. Ага, думаю, что-то здесь не так. Не свою, пожалуй, нишу занимаю. Следом уступили в Польше – 1:3, в Грузии разошлись миром – 1:1, критика усилилась, и я написал заявление.

– Не забыли фразу президента «Торпедо-ЗиЛ» Валерия Носова, когда, несмотря на добытую путевку в премьер-лигу, с вами отказались продлевать контракт: «Только я и Игнатьев знаем, как туда команда выходила. И воспоминания об этом не доставляют мне удовольствия»?

– Я уже улетел в Китай и его интервью не читал. Не знаю, что Носов имел в виду. Понимаю, жили бы на Дальнем Востоке, до царя далеко, и втихую легко что-то нахимичить. А мы в Москве, под оком и своих людей, и наших явных противников. Ну в одном матче можно что-то сделать, ну в двух, остальные же 40 играть надо!

– Вам какие-то воспоминания о том, как ЗИЛ выходил из первой лиги, тоже не доставляют удовольствия?

– Представьте картину. Ты садишься в телегу и едешь в деревню. К своей матушке. Такая радость будет, когда до нее доберешься. Дорога ужасная, тебя трясет, но ты сидишь, стиснув зубы, в ожидании счастливого конца. И с первой лигой похожая история. Я пришел туда из РФС, этого храма божьего. Энтузиазм был, как у пионера из отряда юных тимуровцев. Но, оглядевшись по сторонам, осознал: либо нужно садиться в эту телегу и наравне со всеми трястись, либо тебя выкинут из нее на полпути. А вслед еще непременно крикнут: у-у, он такой-сякой, не тренер – размазня…

– После двух лет сотрудничества с «Торпедо-ЗиЛ» вы говорили о том, что здорово изменились. И не в лучшую сторону…

– Да, я стал там другим человеком. Подчас сам себя не узнавал. И эти перемены, не скрою, меня не шибко радовали. Прежде был более терпим. В том числе к игрокам. Я заматерел. Знаете, как человек, который после тюрьмы выходит на свободу. У него, может, и душа чистая, и слезы внутри, но, боясь подвоха, он не подает виду и старается казаться хуже, чем есть на самом деле.

ДРАМА

– Есть матч, о котором вспоминаете с содроганием?

– Разумеется. Догадаться нетрудно. 89-й год, юниорский чемпионат мира, четвертьфинал…

– …СССР – Нигерия – 4:4. При том, что наша команда вела 4:0 за полчаса до финального свистка.

– Точнее – за 22 минуты. У меня сохранился матч на кассете. Порой пересматриваю его, пытаюсь докопаться до истины: что произошло, где я допустил ошибку.

– Нашли для себя ответ?

– Нет. То-то и оно. Не скажешь, что во втором тайме мы подсели физически или совсем развалились. Играли нормально. Однако у нигерийцев из четырех ударов в створ за эти 22 минуты залетело все. И в серии пенальти они точнее были.

– До вас доходили слухи, что тот результат – не просто досадная случайность?

– Еще бы! Я в это не верю. С игроками из той команды у меня сложились теплые, даже, сказал бы, доверительные отношения. Впоследствии они многое мне нарассказывали. Как, к примеру, в 80-е мы ездили на турнир в Гонконг. Суточные, естественно, были копеечные, мальчишки молодые, но домой оттуда все везли такую видеотехнику, что, увидев размер коробок в аэропорту, я потерял дар речи. Откуда деньги? Недавно один из участников тех матчей раскололся. Оказывается, в отель к нашим футболистам заявились местные «жучки», которые играли на тотализаторе. Сборную Таиланда они предложили обыграть со счетом 3:1, Камбоджу – не более чем 5:0, пообещав взамен солидный куш. Возражений не последовало… Я это к тому говорю, что, кабы в злосчастном матче с Нигерией и была какая-то тайна, она бы за столько лет обязательно стала явью. Так уж устроен футбол.

– Правда, что кого-то из советской делегации эта игра довела до инфаркта?

– Да, нашего переводчика Вячеслава Микляева. Все эпизоды в матче он воспринимал близко к сердцу. Оно и не выдержало.

– А вы как себя чувствовали после финального свистка?

– Конечно, было тяжко. Но в Москву вернулись, и выяснилось, что самое тяжелое только начинается. Накат на меня был приличный. Ополчились и специалисты, и журналисты, и чиновники. Больше всех усердствовал известный детский тренер Борис Цирик. Моей стратегической ошибкой, которая привела к поражению, на тренерском совете назвали замену при счете 4:0 нашего лучшего нападающего Кирьякова. Он перенес ангину, и я решил Сережку приберечь… Поддержали меня тогда разве что Лобановский с Морозовым. «Главное, команда играет, в ней полно одаренных ребят, – говорил Лобановский на тренерском совете. – Ну подумаешь, проиграли. С кем не бывает».

– Читал, что на том чемпионате мира президент ФИФА Жоао Авеланж подарил вам золотые запонки?

– Да. До сих пор дома лежат. Вручил их Авеланж со словами, что наша сборная показала на турнире отличный футбол. И если бы не матч с Нигерией… В Союзе после него я стал чужим среди своих. Поэтому контракт с клубом из Эмиратов подвернулся весьма своевременно. Пора было сменить обстановку. Кстати, я первый советский тренер, которого туда взяли на работу.

– И как впечатления?

– На футбол арабы деньги выделяли охотно. Строили шикарные поля, стадионы. Жаль, у игроков подход был дилетантский. Характерный пример. На какой-то период мы остались без вратаря. В Эмираты с гастролями приехал танцевальный ансамбль из Перми, и кипер с одной из наших девушек закрутил роман. А мне заявил: «Коуч, завтра на тренировку не ждите, у меня свидание». И на неделю в клубе его след простыл. После появился как ни в чем не бывало, натянул перчатки: «Все, я готов. Ансамбль уехал»…

Через год меня в Ирак перекинули. Из СССР туда целый штаб делегировали. Морозов с Михаилом Фоменко национальную сборную тренировали, я – олимпийскую, и в юношеских несколько наших специалистов трудились. Но потом война, операция «Буря в пустыне», и нам пришлось спешно паковать чемоданы.

– С Саддамом Хуссейном не встречались?

– Не довелось. А вот с его сыном, который был председателем Олимпийского комитета, беседовал. Он поинтересовался, кто из иракских игроков мне приглянулся, кого в олимпийскую сборную стоит вызвать. Я назвал пару фамилий, уточнив, что по возрасту они в команду все равно не проходят. «Ты что, бухгалтер? – улыбнулся сын Хуссейна. – Зачем подсчетами занимаешься? Скажи, кто нужен, мы все устроим». И впрямь, приводят вскоре футболистов, которым уже под 30. А они все против юношей играют. С фиктивными паспортами. Потолковав с народом, узнал, что в Ираке этих «липачей» было море.

– А в Китае вы проспорили пять бутылок шампанского Боре Милутиновичу. Отдали?

– Обижаете. У его сборной Китая на носу был отборочный матч ЧМ-2002 с Узбекистаном. Мне казалось, что узбеки – с Маминовым, Пашининым, Касымовым – китайцев обыграют. И просчитался. Бора хороший мужик. Простой, коммуникабельный. По-русски неплохо говорит. Мы с 90-го года знакомы – он тогда сборную США в Москву привозил. Милутинович с женой был, я ее в Музей изобразительных искусств возил…

ОТПУСК С СЕМИНЫМ

– О расставании с какой командой жалеете больше всего?

– С «Локомотивом», пусть я там был не главным тренером, а спортивным директором. Меня все устраивало – и мой участок работы, и отношения с Семиным, Эштрековым. Почти всегда испытывал положительные эмоции после матчей, что в спорте большая редкость. И если бы не благословение Семина, в «Сатурн» прошлой зимой я бы не пошел. Покинув «Локомотив», несколько дней, откровенно говоря, находился в состоянии мертвеца. Сильно переживал. Хотя выбор осознанный сделал. Все-таки безумно сложно устоять от соблазна самому быть творцом в команде. Тем более когда за три десятка лет уже успел к этому привыкнуть.

– С Семиным давно дружите?

– Сблизились мы в сборной России, где вместе помогали Садырину. А взаимная симпатия возникла у нас еще в те годы, когда Семин трудился в Душанбе. В его «Памире» из моей юношеской сборной выступали Малюков и Мананников. Семин был одним из немногих наших тренеров, кто постоянно спрашивал, как там выглядели его футболисты, сам рассказывал об их игре в клубе.

– В чем секрет его успеха?

– Семин очень предан футболу, он живет этой игрой. В каждом матче открывает для себя что-то новое. Смотрит, допустим, по телевизору игру итальянского чемпионата – и обязательно подметит какой-то ценный факт, который в будущем использует. А еще Семин добрейшей души человек. Футболисты это чувствуют. Он никогда по отношению к ним не поступал подло.

– С Семиным после сезона вы отдыхали в Ессентуках. Часто вместе отпуск проводите?

– В последние годы – да.

КАМИЛ И АЛЕКСАНДР

– В сборной в 96-м вы сменили Романцева, в «Сатурне» в этом году – снова его. К чему бы это, Борис Петрович?

– А ведь и правда! Любопытное совпадение. Не буду ничего иметь против, если эта традиция еще когда-нибудь сработает.

– Признайтесь, осталась в вашем уходе из «Сатурна» какая-то недосказанность.

– Там были проблемы, в которые я не вписываюсь. Несмотря на поддержку Громова. Оттого и подал в отставку.

– Как снимаете напряжение после матчей?

– С коллегами вечером посидим, потреплемся, выпьем – кто-то больше, кто-то меньше. Я предпочитаю виски или вино. Но в меру.

– Ни разу не видел вас с сигаретой.

– Да я сроду не курил.

– 5 декабря вам исполнилось 64. Вы боитесь старости?

– О ней не думаю. Чувствую я себя нормально. Веду активный образ жизни. Дважды в неделю играю в футбол с командой правительства Москвы. Старость – понятие абстрактное. Вот написано на дверях магазина: закрываемся в 8 часов. Коротко и ясно. А люди стареют по-разному. Кому-то в 50 лет на второй этаж подняться уже не под силу, а кто-то в 70 детей рожает.

– Сын ваш от футбола далек?

– Гена играл в ФШМ, но позже с армией решил судьбу связать. Укатил с друзьями в Череповец, в Высшее военное училище радиоэлектроники. Майором был. А 15 лет назад переехал в Германию, там женился.

– На немке?

– На польке, которая родилась в Германии. Сын устроился на завод «Мерседес», наладчик электронного оборудования. У меня два внука. Камилу – 14, Александру – 9. Младший к футболу равнодушен, а старший играет в школе «Штутгарта».

– Задатки есть?

– Ну, ковыряется потихоньку. Головка у Камила светленькая, только уж больно дохлый. Точно в деда…