Раскрытие характера

«Спортивные игры», 1972

Есть в футбольном мире фамилии пусть не громкие, но без них трудно представить ту или иную команду. Скромные, не слишком бросающиеся в глаза игроки обладают подчас таким запасом надежности, так незаметно делают свое дело на поле, что к ним привыкают партнеры и тренеры, в них безоговорочно верят, и потом, когда они уходят, вспоминают с чувством благодарности и уважения.

Полузащитника ленинградского «Зенита» тридцатилетнего Павла Садырина вполне можно отнести к такому типу игроков. В его лице перед нами некий талант замедленного действия. Талант каждый раз ново и по-своему целиком растворяющийся в сплаве, именуемом футбольной командой. Талант, не существующий сам по себе, индивидуальность которого подчинена коллективным действиям, и его успех и неудачи – это успех и неудачи команды.

Становление Садырина как игрока проходило органично, в здоровой атмосфере учебы, труда и спорта.

В невысоком худеньком пареньке из Перми, заканчивавшем среднюю школу, уже тогда развилось и окрепло чувство ответственности перед собой и перед окружающими. А за скромностью и застенчивостью скрывалась сильная воля.

Это не общие слова о сильной воле. Самое трудное для мальчишек, страстно увлеченных футболом, прийти домой вечером и в отведенные самим себе часы зажечь настольную лампу, разложить учебники, пододвинуть тетрадь…

Перворазрядник Паша Садырин ходил в школу, положив себе за правило не пропускать на уроке ни одного слова учителя. Так было легче дома сосредоточиться за письменным столом.

Свою усидчивость, строгое отношение к учебе в школе он без труда переносил на футбольную площадку. Страстные эмоции и азарт были чужды ему. Слишком много сверстников на его глазах кидались то в одну, то в другую крайность. Одни уже в девятом классе видели себя светилами науки, великими путешественниками, другие – в мальчиковых и юношеских командах футбольного клуба «Звезда», где играл Паша Садырин, – думали только о лаврах Яшина и Месхи. Но чаще всего дальше выспренных разговоров не шли. И в институты, и сборные команды почему-то начали брать не их, а незаметных на первый взгляд молчаливых мальчишек и девчонок, которые не толклись по вечерам на танцевальных площадках, почти никогда не ходили в кино на последний сеанс.

Каждое утро для Паши Садырина начиналось солнцем в глаза, ранним студеным ветерком. Зарядка вливала в отдохнувшее тело чистоту и силу, дышалось легко, жить было удовольствием. Паша любил такие утра, и никогда не менял их на поздние гитарные полуночьи.

Он поступил в институт, его взяли в сборную команду России.

Каждый всю жизнь что-то преодолевает в себе. Даже у слабохарактерных людей бывают озарения, счастливые периоды, когда кажется, что все, о чем мечталось, не поздно осуществить. И тогда человек успевает многое. Он начинает действовать. Ну, а для сильных духом преодоление себя становится нормой, их жизненным талантом.

Я спросил Садырина, как ему удалось, уже будучи в команде мастеров, к 22 годам успешно закончить институт, не потерять ни одного года?

– Старался пораньше сдавать все зачеты, – ответил он. – С детства подготовил себя не откладывать ничего на завтрашний день.

Для него приколотый кнопкой к стене листок с распорядком дня – не просто бумажка. Документ. Свой собственный пропуск в жизнь.

В «Зенит» Садырин пришел дипломированным педагогом, с восьмилетним комсомольским стажем, пришел и остался в средней линии команды на месте полузащитника, пережил вместе с клубом несколько не очень удачных лет.

В него поверили сразу: что не уйдет из «Зенита», что отдаст все силы; оно так и вышло. Если Садырин не играет из-за травмы, ленинградские зрители волнуются, они уже не представляют «Зенит» без него. Но такое случается редко. Обычно, когда диктор, объявляя состав «Зенита», называет фамилию Садырина, завсегдатаи удовлетворенно говорят:

– Паша с нами, все будет в порядке.

Он стал ленинградцем не из-за своей причастности к «Зениту». В разные годы в этой команде играли иногородние футболисты, но редко кто становился постоянным ленинградцем. Они приходили и уходили, сыграв в клубе каждый в меру своих сил, однако мало кого из них трогали «завтрашние заботы» «Зенита», футбольное будущее города.

Молчаливый Садырин, самый неразговорчивый человек в «Зените», приобретает дар убежденного оратора, когда речь заходит о возрождении лучших традиций команды. Он говорит с позиции коренного ленинградца, ветерана «Зенита», его волнует юношеский футбол города, проблемы учебных полей, спортивных залов, упорядочения тренировок ребят. Садырин – игрок, педагог, общественник… В 1965 году он был избран членом Комитета комсомола ленинградского оптико-механического объединения, а, вступив в ряды КПСС, не так давно стал парторгом команды «Зенит».

Ранней весной этого года, на коротком предсезонном сборе в Сочи, я встретился с Павлом Садыриным и потом долго разговаривал с ним. Меня интересовала одна история, которую я узнал со слов ленинградского журналиста Сергея Струнина. Журналист называл поступок Садырина и его товарищей героическим. Подвигом. Он собирался сам написать об этой истории, но, как мне стало известно, по каким-то причинам очерк остался незавершенным.

Мы сидели в номере гостиницы вместе с Алексеем Петровичем Хомичем и старались разговорить молчуна Садырина. А когда я упомянул о той истории, он еще больше замкнулся. Только и сказал:

– Так вот вы о чем…

Но все-таки нам удалось кое-что узнать. И об этом я попытаюсь рассказать.

В Баку, за день до матча «Зенита» и «Нефтчи», разыгралась небывалой силы гроза. Мутные потоки воды с гор устремились через проезжую дорогу к зданию гостиницы, где жили ленинградцы. Стоял октябрь, дули холодные ветры. Но что могли сделать дождь и ветер крепкому современному зданию? Павел Садырин вместе со своими товарищами по команде – вратарем Львом Белкиным и защитником Василием Даниловым – находился в уютном номере на первом этаже. Им давно уже наскучило смотреть в окно на непогоду, сидели, разговаривали.

Ни они, да и никто в гостинице не знал, что в вечерний час в подвальном помещении, где находилась телефонная станция, под напором воды лопнуло стекло в небольшом окне, и грязный холодный поток хлынул в помещение. Как на грех девушка-телефонистка задержалась на работе. За ней должен был заехать жених, но ливень помешал ему.

Вода сразу же заклинила внутреннюю дверь, стала из-под нее поступать в коридор подстанции, где стояли бочки с карбитом. Телефонистка успела позвонить директору гостиницы и сообщить о беде. Потом в подвале погас свет. А вода с каждой секундой прибывала.

Садырин и двое его товарищей услыхали шум за дверью номера, чьи-то взволнованные голоса, а потом к ним заглянул директор гостиницы:

– Товарищи, срочно требуется ваша помощь!

В подвале, неподалеку от наружной двери телефонной подстанции, кто-то раскладывал костер. За этой дверью в коридоре было слышно движение воды. А где-то вдали – там, за другой дверью, внутренней, в кромешной тьме находилась молоденькая телефонистка…

Первым пошел Садырин. За ним – Белкин и Данилов. Света костра не хватало. Откуда-то принесли зажженную лампу «Летучая мышь». Через несколько секунд дверь была взломана. По ступенькам, ведущим вниз, трое, освещая себе путь лампой, спустились в затопленный коридор. Почти по грудь в воде, осторожно нащупывая босыми ногами уже ставший дном шершавый пол, двинулись мимо бочек с карбитом к внутренней двери. На счастье, в стороне плавала крепкая доска. Теперь у них было орудие. Несколько раз сильно ударили в верхнюю половину двери. Затем еще и еще. Мигала «Летучая мышь». Едкие испарения карбита затрудняли дыхание. Холод воды пронизывал до костей. Наконец, верхняя половина двери поддалась, в образовавшийся проем сунули лампу. Там, внутри, над черной водой сначала увидели у самой двери только голову девушки, а потом ее вскинутые руки и в них… белые туфельки.

Ленинградский журналист рассказывал мне эту историю долго, с многочисленными подробностями. Павел Садырин вообще был бы рад к ней не возвращаться. Так мне, по крайней мере, показалось. Ничего особенного он в этом случае не находил.

– Действовали по обстановке, – сказал он.

Не знаю, может быть, и прав Павел Садырин. Может быть, нет ничего особенного в том, что трое здоровых, тренированных парней не растерялись в трудную минуту, спасли человека.

Но если Садырин прав, то это, по-моему, правота высокой гражданственной мерки.

Готовность к подвигу – не в этом ли заключается нравственный максимализм настоящего советского спортсмена? Готовность к подвигу, который ты сам не считаешь подвигом, дана далеко не всякому. И в спорте, и в повседневной жизни необходимо постоянно нести ее в себе. И тогда твое не слишком громкое имя приобретает вес того самого золотника, который, как испокон веку говорят на Руси, мал да дорог!

Вот о чем думал я, сидя с Садыриным в номере сочинской гостиницы «Камелия», где с балкона восьмого этажа охватываешь глазом панораму стадиона, оба его поля с крохотными фигурками футболистов и белыми точечками мячей.

С соседнего балкона к нам заглядывал Борис Кох. Приближалось время очередной вечерней тренировки «Зенита». Садырин стал собираться на поле.

– Вот видишь, какие парни есть в нашем футболе,– сказал мне Хомич и повернулся к Павлу, – а ты не красней, как девушка, надевай-ка побыстрее белую рубашку, галстук, запечатлю тебя при полном параде. Да не возражай, я тоже футболист, только старше. А старших надо слушаться…

Так я и расстался с Павлом Садыриным, которого вы видите на этом снимке, в тот момент, когда он стоял на балконе под направленным на него объективом фотоаппарата Хомича, а внизу, на гаревом поле стадиона, его товарищи уже выбежали на тренировку…