Юрий Александрович Севидов: Человек, не дававший заснуть

«Московский спорт», 01.06.2010

Меньше всего мне хочется, чтоб эта заметка похожа была на некролог. Севидов был человек задорный – и некролога не одобрил бы.

Странно вспоминать, что был когда-то Юрий Александрович обычным футбольным ветераном. Не слишком кому-то интересным – уж мало кто помнил, какой удивительной была его жизнь за тридцать лет до этого. Какие голы он забивал, как прервалась его футбольная карьера. Я, молодой тогда человек, в 96-м читал колонки в «МК-Футболе» под севидовской фотографией. Смотрел на эту фотографию – благообразный человек в очках. Я знал, что он играл за «Спартак», – но куда лучше знал его отца, чудесного тренера. Сан Саныч был частым гостем в телевизоре.

В том «МК» печатались удивительные люди. Да и редакция была удивительная. Запросто мог зарулить на огонек Крис Кельми, безумно популярный Николай Сванидзе. Заглядывал в вечно распахнутую дверь редакции человек с измученным лицом – в котором не всякий узнал бы знаменитого поэта Александра Аронова. Автора «Арии московского гостя»: «Если у вас нету тети…» Колонки Севидова в той газете были вовремя и к месту.

***

Кто-то мне рассказал в двух словах историю Севидова-младшего, и я по-юношески загорелся: как же? Такая история – и до сих пор не рассказана?!

– И не расскажет, – объяснили старшие товарищи. – Даже не проси. Кто ж о таком станет говорить?

Рассказали о другом футболисте, поклонница которого выбросилась из окна, оставив записку: во всем виноват он. Футболист сел надолго – и тема эта для него закрыта. Я и сейчас вижу его, человека с мрачным лицом, на играх. Подходить не хочется.

Севидов тоже не должен был ничего рассказывать. Но – рассказал.

***

Я думал, Севидова придется «раскручивать» – и заготовил вопрос. Мы сидели за скромненьким столом. Я щелкнул кнопкой диктофона – и начал, взяв особо доверительный тон. С придыханием:

– Вы готовы быть абсолютно откровенным?

Некоторых этот вопрос заставлял задуматься. Многих раскрепощал. Кто-то, как футболист Анюков, коротко кивал – мол, готов. И замыкался окончательно.

Севидов вопросу абсолютно не удивился:

– Ничего я такого в футболе не делал, чтоб скрывать.

Эту фразу я вспоминаю до сих пор. Он был удивительно живым. Совсем не похож на человека с кардиостимулятором.

***

Рассказ Севидова о том, как играл в футбол и сидел в тюрьме, рвался наружу – просто никому из корреспондентов не приходило в голову спрашивать.

Нынче популярный журналист Стас Гридасов вспоминает в своем блоге – мол, понятия не имел в 96-м, кто такой Юрий Севидов. Пока я не принес в журнал «Галаспорт» заметку о нем. С той заметки в жизни Севидова многое изменилось. Хоть пришлось ему нелегко – не только вспоминать было тяжело, еще и ездить с фотокорами на то самое место, где много лет назад сбил на своем «Форде» академика.

– Академик-то был фигурой? – простодушно уточнил я.

– Еще бы, – спокойно сказал Севидов. – Ракеты после его смерти лет семь в космос не летали. Он из того знаменитого дома на Котельнической набережной, где Раневская жила. Кажется, там мемориальная доска осталась – Рябчиков Дмитрий Иванович.

***

– Вы похожи на отца, – сказал я. Юрий Александрович в самом деле был очень похож – фотографии того сходства не передают. – Да? – прямо обрадовался Севидов. Про Сан Саныча ни один футболист слова дурного не сказал. Большая редкость для нашего футбола.

***

С Севидовым было необычайно весело говорить – чувство юмора для человека такой судьбы оказалось фантастическое. Начисто был лишен ветеранского занудства, всякий рассказ имел неожиданную концовку. При этом резкие оценки уживались с необъяснимой деликатностью. Сочетание покажется странным лишь тому, кто не знает, насколько интеллигентной была семья Севидова. Отец, мать, жена.

Думается, Севидов даже с Вячеславом Колосковым запросто нашел бы общий язык, окажись они вдруг за одним столом. А тогда, при первой встрече, Севидов эту фамилию слышать не мог. Раскочегарился настолько, что схватил со стола кусок колбасы – и ухнул им о скатерть. Я даже испугался. Чуть-чуть.

С живым человеком Севидов подружился бы через две минуты. Ненавидел Вячеслава Ивановича он исключительно как образ, фольклорный персонаж.

***

Севидов был врагом скуки – потому и не хватает его до сих пор. Попытки заменить Севидова в газете, где трудился последнее время, выглядят натужными. Смешными и нелепыми. Придумать второго Юрия Александровича невозможно.

Игорь Акинфеев, оказавшись из-за травмы в роли футбольного болельщика, посмотрел несколько матчей с трибуны. И не постеснялся рассказать газетчикам о впечатлении – футбол наш скучен. Для просмотра практически невозможен.

Много скуки не только на поле, но и вокруг. Интервью после матча, интервью до, репортажи: Бог мой, как это пусто и неуклюже…

Севидов эту скуку как мог разгонял. Из нынешних корреспондентов-юниоров едва ли вырастет кто-то, способный притягивать к газетной полосе столько внимания. Мне вспомнился Корней Чуковский, который только казался добрым стариком. Однажды сформулировал жесткое: «Если б мог задать молодым один-единственный вопрос, спросил бы их: почему вы такие бездарные?» Какой вы умница, Корней Иванович.

***

– Не могу понять, как этот человек у меня на капоте оказался. Мало ли людей стоят у проезжей части, пережидая машину? – горячился Севидов. – Вот сейчас до метро тебя повезу – да сто таких академиков будет! Тысяча!

Он действительно повез меня после интервью до метро на «шестерке» – и холод пробегал у меня по спине, как только равнялись с пешеходом. Во всяком человеке виделся покойный Рябчиков Дмитрий Иванович. Который вовсе не погиб под колесами севидовского автомобиля – лишь сломал ногу. А умер на столе хирурга-практиканта, который не рассчитал с наркозом, – и сердце пожилого человека не выдержало.

Высадил меня Юрий Александрович у Белорусского вокзала. Всякий раз проезжаю это место и вспоминаю. Такой же вечер, такая же толпа.

– В первый раз после тюрьмы за руль сел – жуткое было ощущение, – рассказал на прощание Севидов. Притормозил у обочины. Помолчал секунду – и добавил, словно оправдываясь:

– Но мне без машины трудно, ноги очень больные.

Я помню и его дом, и подъезд, и скромнейшую «шестерку». Очень рад, что эта встреча была в моей жизни. Жаль, что зарождавшаяся дружба как-то прервалась, скомкалась. При встрече расшаркивались, но… Севидов в одной большой газете, я – в другой.

***

Я часто вспоминаю его рассказы – о том, как не получил за все годы отсидки из «Спартака» ни единого письма. К Стрельцову в зону ездил на древнем «Москвиче» приятель Виктор Шустиков с писателем Нилиным, почитателем таланта. Эдуарду Анатольевичу с друзьями повезло больше.

К Севидову ездила мать да отец. Жена, конечно же, проявившая себя с самой потрясающей стороны.

Вспоминаю рассказы о тренере Артеме Фальяне, от которых катался по полу от смеха. Севидов играл после отсидки у него в «Кайрате»:

– Время спустя узнал, что он в трех играх за Баку забил два автогола – так его в городе «Пушкой» прозвали. На первом собрании встал, напыжился: «Меня вы все, конечно, знаете. «Шахтер» тренировал. До меня он на 20-м месте шел, я бросил им «дубль-вэ» – и ушел на 13-е!» Вратарь наш от хохота со стула сполз. Фальян понять не может – что ж он такое отмочил, что все полегли? Продолжает: «А сколько здесь автобусов? Один?! У меня в «Алге» четыре было!» Вратарь отряхнуться не успел: «А мы что, Артем Григорьич, соперников прямо на автобусах давить будем?» Как-то состав тбилисского «Динамо» называл, все фамилии перепутал: «Слева у них кто? Нодий?» Серега Рожков с места: «Не слева, а в центре, и не Нодий, а Нодия!» – «Жорка, что ли? Не-е-т, я знаю, он в центре…» Ручкой-указкой фишки на макете двинул: «Ну уж если и теперь не выиграете, не знаю, что и делать. Я ведь вам все объяснил!» Потом полполя стойками утыкал, так Чеботарев, нападающий, на бегу половину их посносил. Фальян орет: «Здесь корова пройдет, а ты пробежать не можешь!» На соседнем поле коровы паслись, мы всей командой одну за рога, между стоек тащим, она упирается, кто рядом тренировался, сбежались смотреть. Словом, вылетел «Кайрат» из высшей лиги. На собрании Фальян слово взял: «Да, ошиблись, поехали в межсезонье на Черное море, а надо было в Карпаты!» – «Артем Григорьич, какие Карпаты? Вас снимают!» – «Кто?!»

***

Севидов лежит на Востряково – том самом кладбище, где Николай Эпштейн собирался устроить аллею памяти знаменитых спортсменов. Не успел, умер – и лежит там же. В день похорон Севидова была страшная пурга, из дома носа не высунешь. Я, например, выглянул в окошко – и никуда не поехал. На метро не успевал, а на машине по снегам не пролезть. Неловко до сих пор. Потом оказалось – автобус, который собирались пустить от Сокольников до спартаковского манежа каждые полчаса, проехал лишь раз. А Станислав Черчесов, узнав о дне похорон, специально взял билет на самолет и примчался из своего Тироля. Забыв о вчерашних обидах:

– Юрий Александрович меня поливал, когда я тренировал – но ведь он наш, спартаковец…