За Льва Ивановича?.. Наливай! К 80-летию великого Яшина

«Московский спорт», 15.09.2009

Этот день из 91-го года я помню очень хорошо. С приятелем, который уж давным-давно живет в Швейцарии, гонял мяч на Стадионе юных пионеров. Легендарная, между прочим, поляна, выросли на ней уникальные люди. Хотя тогда я и понятия об этом не имел. Зато прекрасно знал, где дырка в заборе. И сейчас – приведите меня туда – ее отыщу.

По Ленинградке тем временем шли танки первого путча. А быть может, танки дорисовало воображение – да с таким жаром, что годы спустя поверилось: да, были танки. Точно помню, было жарко. В киосках продавался один из первых номеров «Спорт-Экспресса» – и я крепко озадачился, держа в руках эти четыре странички. Было очень странно. Совсем не похоже на то, что я читал о спорте прежде.

Мир казался полным чудес.

***

В тот день Москва хоронила Яшина. И мы, мальчишки, запихали мяч в авоську. На прощание с Вратарем ХХ века и надо-то было – дорогу перейти. Что нас заставило шагать в динамовский манеж? Не любопытство же? Мы пристроились к очереди из хмурых мужичков. Переговаривались в той очереди негромко. Нам, мальчишкам, никто не удивлялся.

Я помню подушечки с наградами. Помню человека с абсолютно белым лицом у гроба – признать в нем Эдуарда Стрельцова мы не могли. Поняли, по шепотку – «Стрельцов, Стрельцов…»

Годы спустя я узнаю, о чем говорил сам Стрельцов, стоя у гроба Вратаря: «Я – следующий». Так оно и получилось. В книжках написано о том, как по стадиону «Торпедо» объявили о стрельцовской кончине на день раньше.

***

К скорой кончине Льва Яшина тоже страну подготовили – когда приехал вручать ему звезду Героя Соцтруда восточный человек из правительства. Некстати радостный. Страна смотрела – и ужасалась: Яшина было не узнать. Он выдавливал улыбку, говорил через силу какие-то слова – и понятно было: не нужно ему уже ничего, кроме покоя.

Умер Яшин то ли на второй день, то ли на третий. Благодаря Льву Ивановичу и той никчемной звезде и фамилия-то вручавшего осела в памяти – Рафик Нишанов.

Сейчас вспоминаю – и поражаюсь: у кого б еще хватило мужества участвовать в таком спектакле, кроме Яшина? Кто б еще решился присутствовать на репетиции собственных похорон, кроме него – прожившего жизнь под кем-то придуманным девизом: «Лева, надо»? И Лева собирал волю в кулак – надо так надо. Люди просят.

…С похорон Яшина мы снова вернулись на Стадион пионеров – но в этот вечер как-то не игралось. Никакого настроения.

***

У каждого, помнящего его, свой Яшин. Их вымышленный Лев Иваныч не очень-то и похож на того, настоящего. Каждому помнящему дороги эти воспоминания – и попробуйте им только сказать, что все они запомнили не так.

Один известный форвард так прямо напридумывал, давая мне интервью, как забивал Яшину. Подробности захватывали. Слушались как детектив: «Я ударил, мяч свалился с ноги – а Лев Иваныч-то на удар реагировал. Он в одном углу, мяч в другой катится, а я счастью своему не верю. Чтоб я – да Яшину забил? На улицах в родной деревне потом проходу не давали…»

Я кивал. Даже, честно вам скажу, верил. Как не верить уважаемому человеку?

Счастье, есть статистики, которые помнят все. Есть чудесный Аксель Вартанян, который и поправит, и ободрит. Да у меня самого хватило бы ума посчитать на пальцах: когда Лев Иваныч играл прощальный матч, моему собеседнику было лет двенадцать. И забить он мог Вратарю ХХ века разве что во дворе Чапаевского переулка, когда тот вышел за булкой. Да увлекся, глядя на мальчишечий футбол в пыли пустыря.

Посмеяться я посмеялся, да только не укорял уважаемого ветерана даже мысленно. Он верил рассказанному сильнее, чем я, доверчивый корреспондент. Верил, что забивал Яшину, – пропитавшись цветастостью собственного рассказа.

Покойный гений спортивной фотографии Игорь Уткин давным-давно предложил мне присмотреться внимательнее к одному легендарному динамовцу. Разговаривая, всему не верить: «Он будет тебе толковать, что участвовал в турне 45-го года. Неправда, не участвовал…»

***

Есть человек, который мог бы рассказывать о Льве Яшине долго и хорошо. Немногие знают, что он жив и в доброй памяти. Живет, правда, в Нью-Йорке, справил днями 80-летие.

Зовут его Евгений Рубин. Лет тридцать назад никому не пришлось бы объяснять, кто это такой. Легенда спортивной журналистики. Один из самых ярких корреспондентов тех лет – ничуть не уступавший в популярности Льву Филатову и Станиславу Токареву. Писавший книги за Льва Яшина, Валентина Иванова и Бориса Майорова.

Уехал в Америку и стал первым главным редактором «Нового американца». Работал с Довлатовым и описан был под именем Эрика Баскина. Выходят нынче тома воспоминаний о Довлатове – но мало кто описывал его так же здорово, как Рубин. Его книжку, изданную когда-то «Захаровым», можно и сейчас заказать за копейки. Немногие, должно быть, заказывают.

И целая глава в его воспоминаниях посвящена Льву Яшину. «Яшин без глянца» – будь я Рубиным, назвал бы эти двадцать страничек именно так.

Яшин без глянца похож на человека – без пустой восторженности. Никакой грязи, не подумайте дурного. Зато этого Яшина понимаешь, этого Яшина жаль. Такой Лев Иваныч запросто мог жить в твоем дворе. На мой вкус, никто о великом вратаре лучше Рубина не написал. Ни до смерти Льва Ивановича, ни после.

Я достаю эту книжку и снова перечитываю. О том, как лежал Яшин в московской больнице после ампутации. Корреспонденты его навещали – и Яшин никому не отказывал, но и ни с кем толком не говорил. Давал «Записки вратаря»:

– Там ответы на все вопросы, перепиши…

Корреспонденты, высунув кончик языка от усердия, скрипели перьями. Переписывали, не утруждаясь переставлять абзацы местами. Будто спрашивали они Яшина о встречах с иностранными звездами и взглядах на футбол – а тот рассказывал, рассказывал… Яшин тем временем лежал, измученный мыслями о смерти и запретом на курение. Боль не отступала – напротив, с каждым днем становилась сильнее. И было ему не до воспоминаний о звездах.

Рубин читал «интервью» Яшина в Нью-Йорке. Понимал – если Лев Иванович дает переписывать книжку, значит, давней совместной работой доволен.

Недавно я дозвонился Рубину в Нью-Йорк. Выдавил смущенно какие-то ласковые слова, поздравил с юбилеем. Услышал в ответ глухой, но, странное дело, молодой голос.

Евгений Михайлович был растроган – кто-то в Москве его помнит. Интересовался происходящим у нас – от поэта Евтушенко, с которым когда-то был знаком, до корреспондента Трахтенберга. Которого Рубин привел когда-то в большую журналистику из люберецкой многотиражки.

Для меня такой вот разговор – память на всю жизнь. Прикосновение к Довлатову и Яшину. Между нами – одно рукопожатие. Пусть и мысленное, через океан.

Тем временем о Довлатове вышел очередной сборник воспоминаний – в котором говорит кто угодно, только не Рубин.

Так и о Яшине со значением толкуют люди, едва с ним знакомые. Так, наверное, и должно быть. Ничего страшного.

***

О Яшине я разговаривал с разными людьми. Некоторые вспоминали сами – когда я не догадывался спросить.

Как-то приехал в Москву Юрий Пудышев. Остановился в «Космосе». А мне, пришедшему поговорить за жизнь, указал в окно. На магазин. Минут через двадцать я вернулся с авоськой, в которой что-то звенело. Вспоминая на ходу, как проходил таможню Юрий Гаврилов. В его сумке тоже что-то позвякивало – и услышал это веселье звуков Николай Петрович Старостин. Пожевал губами – и молвил негромко: «Одна звенеть не будет…»

Разговор с Пудышевым вышел хоть куда. Юрий Алексеич, балагур из балагуров, отчего-то всех называл по имени – равняя меня, например, и Бескова:

– Костя Бесков и Лева Яшин меня в «Динамо» как сына оберегали. Помню, Лева перед своим прощальным матчем меня во время тихого часа вытащил: «Молодой, хорош дрыхнуть. Постучи-ка мне по воротам…»

– Постучали?

– А мне-то что? Кедишки напялил – и вперед. А на следующий день Лева ноль пропустил, молодец. Наливай. За Леву.

Налили. Выпили.

– С Бесковым ладили?

– Нормально работалось. Он молодой еще был, ценил людей. Но в 73-м сняли его – за десятое место. Зимой кашу заварили. Меня тоже Константин Иваныч на это собрание пригласил. Чтоб высказался.

– Высказались?

– Ко мне подходит: «Как ко мне относишься? Надо мне уходить?» Я здесь ничего не решаю, отвечаю. Но только уходить вам никак нельзя, Константин Иваныч. Зато ветераны наши по-другому думали и говорили. Вы, дескать, матерком нас кроете почем зря, Константин Иваныч, и поэтому лучше б расстаться. За Бескова только Еврюжихин да Зыков были. Не поняли люди – матом-то Бесков по-отцовски их крыл. Прислали тогда на смену Качалина, а Бескова отправили в Центральный совет. Бумажки перебирать.

– Про театр Бесков рассказывал?

– Рассказывал, тема любимая. Но мне другое запомнилось. Сидим на базе, и вдруг крик. Штукатурка едва ли не осыпается: «Адамас!» Голодец заспанный бежит: «Что случилось, Константин Иваныч? Что такое?» – «Коньяка принеси! Что такое, что такое… Выпить нам надо с Левой перед игрой, давление поднимается». Махнут по коньячку – и все, игра пошла. Не то что сейчас.

***

Алексей Парамонов, первый красавец своей эпохи, которому Евтушенко посвящал восторженные строчки, 45 лет отработал в федерации футбола. И рад был всякому корреспонденту, заехавшему навестить на Лужнецкую набережную. Это было чудесно – Парамонов рассказывает, а Никита Симонян за соседним столиком что-то пишет. Поглядывая строго поверх очков. Но стоило Парамонову подзабыть, запнуться – разговор подхватывал, словно мячик у вражеской штрафной лет пятьдесят назад.

Так и сидели мы часами. Счастье мое, что сохранились записи тех разговоров.

– Я ведь не только в федерации служил – еще ездил помощником Качалина на мексиканский чемпионат мира. 70-й год. Там группа наших тренеров была, человек десять. Так всех, стоило нашей сборной проиграть, домой отправили, не дали чемпионат досмотреть. И только я через знакомого консула договорился – через Нью-Йорк домой полетим. Я, жена и Лева Яшин.

– Хорошо погуляли?

– Отлично. Зашли в здание ООН, кофе попили. Возвращаемся к самолету, вещи погрузили – и тут выясняется, что нас троих решили оставить на день в Америке. Потому что какому-то посольскому надо было срочно улетать. Как же Лева бранился! Я его таким сроду не видел!

– Ничего себе.

– Девица в аэропорту неловко начала Леву утешать: «Вы так не волнуйтесь, через час полетит израильский самолет…» Яшину перевели – так он пуще прежнего рассвирепел. «Какой израильский, твою мать?» И матом на нее. Не знал, что девчонка по-русски понимала…

– Смутилась?

– Да не особо. На русский перешла – а Лева этого в пылу и не заметил. Говорит ему: «Гостиницу вам забронируем, пять звезд, отвезем-привезем». – «А пиво будет?» – «Все будет!» – «Тогда ладно…»

– Было пиво?

– А как же! Лева в номере сразу дверцу открыл: «Смотри-ка, стоит пиво». А наутро полетели домой. В Лондоне ненадолго остановились, Темзу посмотрели.

Такие рассказы я готов был слушать от утра и до утра.

***

Каждый вспоминал свое – Виктор Понедельник рассказал мне, что лишь Яшин на собрании подал голос за увезенного на «воронке» Стрельцова: «Может, на поруки его возьмем?» Но против Эдуарда резко был настроен председатель федерации Валентин Гранаткин. Идея не прошла…

Владимир Кесарев, один из последних легендарных динамовцев, вздыхал: не было игрока с судьбой тяжелее, чем у Яшина:

– Лева очень мучился. И все на наших глазах. Еще когда играл, уже желудок больной был. Из Голландии привозили ему препараты. Потом нога заболела, ампутировали, на протезе как-то ходил… Только когда слег, опомнились, Героя Соцтруда присвоили – а он уж и стоять-то не мог, когда вручали. Под руки держали. А парень сильный был.

– Когда в последний раз виделись?

– Мы часто к нему приезжали. Дней за десять до смерти – он уже из дома-то не выходил… Мог пожить. А знаменитая история с приглашением в «Реал» на моих глазах произошла. Да, на банкете после чемпионата Европы Бернабеу ко всем нашим подходил. Любого из вас, говорит, приглашаю. И приглашения раздавал. Леву заметил: «А вы, мистер Яшин, сами проставьте сумму!»

– Не сохранили приглашение?

– Нет, наутро нас в посольство повели, завтракать с послом. И там комендант посольства тихонечко говорит: «Ребятки, все, что вчера вам раздали, соберите – и мне…»

Лев Иваныч сейчас на Ваганьково в доброй компании. Совсем рядом – Окуджава, Горин, Игорь Дмитриев. Светлые люди.

***

Кто-то вспоминает голубую «Волгу», на которой начальник команды Яшин встречал в аэропорту новых игроков. Особо ценных. Автомобилю с таким человеком за рулем позволяли в объезд кордонов подрулить к трапу.

Другие вспоминают, как требовали организаторы заграничных турне московского «Динамо», чтоб непременно прилетел с командой начальник Лев Яшин. Без него платили за игры совсем другие деньги.

Кто-то вспомнит, каким несчастным человеком чувствовал себя Лев Иванович, оставшись без ворот и мяча…

Об этом расскажут старые вахтеры со стадиона в Петровском парке, которые, конечно же, не доедут до Химок. И, быть может, не все из них доживут до той поры прекрасной, когда «Динамо» вернется на новый стадион…

Я достаю фотографию великого Вратаря, подписанную когда-то для отца. Однажды отнес ее в школу, показал приятелям – те не поверили, что подпись настоящая. Тот самый Яшин размашисто вывел фломастером в углу? Не может быть! Один послюнявил палец: «Сейчас проверим…» Собрался потереть краешек драгоценного автографа – карточку я едва успел выхватить.

Я встречаюсь с людьми, которые были с ним рядом. Смотрю футбол на Восточной с Шустиковым-старшим. И сейчас – могучие руки, крутые плечи. Не хотел бы я воткнуться в это плечо полвека назад. Что-то говорю про Яшина – Виктор Михайлович добреет взглядом: «Да, Лева – человек. Ка-а-к крикнет мне, бывало…» Договаривать не надо. Все понятно и так.

***

Как-то оказался я в компании с тремя чудесными женщинами – Валерией Бесковой, Валентиной Яшиной и Галиной Еврюжихиной. Мне и вопросы-то особо задавать не пришлось – только слушал.

– Когда мы с Левой поженились, вокруг него полно было всяких… Прилипал. Футболисты откуда-то приезжают – эти ребята их уже в аэропорту ждут, – рассказала Валентина Тимофеевна. – Причем мне не позвонят: «Поедешь встречать мужа? Может, за тобой заехать?» Чемоданы раскрывают, начинают что-то делить, потом столы какие-то накрывают. Первое время я смотрела-смотрела, потом сказала: все! Отшила эту публику. Потом с банными днями Льва начала бороться. Каждое воскресенье часам к семи утра он отправлялся в баню. Полдня там, не выспался, да еще поддаст там – возвращается и спит. А я целый день дома вынуждена сидеть. Отрезала: прекращаю баню, больше не пойдешь! Категорически!

– Перестал?

– Лет десять не ходил. А потом я задумалась: «Господи, ну сколько же можно держать в узде мужика?!» Отпустила вожжи, и Лев снова стал ходить. Но уже – с оглядкой. И возвращался нормальным. У него ведь еще язва желудка была, мучился страшно. Пока сезон идет, нервное напряжение – и проявлялась она редко, зато каждое межсезонье обострение было. Лежал в больнице. Как-то Якушин ко мне подошел, говорит: «Передай Льву: пусть на меня не обижается…»

– Что случилось?

– Оказывается, пришел Лев на тренировку и говорит – мол, не в состоянии сегодня работать. «Не могу падать, у меня желудок болит! Очень болит!» А Якушин в ответ: «Лева, хоть раз упади, и все, больше не надо…» Это за два дня до игры было. Он потому и курил страшно много, что дым боль как-то успокаивал. Ему даже в раздевалке курить разрешали. И без конца привозил из-за границы эти «Кэмелы», «Винстоны»…

– «Волга» Льва Ивановича сохранилась?

– Еще недавно стояла у нас в гараже. Но отдала ее – одна радиостанция проводила благотворительный аукцион. Деньги шли на детские дома. Выставили машину за 700 долларов, а ушла тысячи за четыре…