Георгий Хачикян: футбольный мяч как символ мира

«Олимпийский вестник Юга России», 04.03.2015

Эту нехитрую песню сейчас не все и знают, и, в общем-то, серьезно не поймут, а вот у тех, кто пережил «сороковые-роковые», она всегда в памяти, зарубкой на сердце:

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили, нам объявили,

Что началася война.

Осталась в истории дата, которая прошла жестоким транзитом через судьбы миллионов людей.

Война сегодня может напомнить самым неожиданным образом. Когда мы закончили беседу с уважаемым Георгием Асвадуровичем, фронтовиком и известным ростовским футбольным арбитром, я пошел его провожать и хотел вызвать лифт, тем более что ветеран ходит с палочкой.

«Не надо, – остановил он, – не могу находиться в замкнутом пространстве».

И привычно пошел по лестничным пролетам.

Секрет оказался прост и драматичен. В одном из боев на окоп, куда спрыгнул в отчаянной ситуации наводчик орудия Хачикян, наехал немецкий танк и стал его утюжить. Земля солдата засыпала, гусеницы давили ее совсем рядом, повредили руку. Потом уцелевшие артиллеристы откопали товарища из, по сути, могилы, с той поры Георгий Асвадурович не переносил ту самую замкнутость от мира сего.

19 июня 2012 года Хачикяна не стало. Но по-прежнему жива добрая память о нем и осталось в моем блокноте это интервью, с которым в преддверии 70-летия Великой Победы есть прямой резон познакомить наших читателей.

Как и у многих молодых людей его поколения, война разделила биографию на три разные части. Одна, по юному счастливая, с учебой, футболом на дворовых полях, коих в районе, где Георгий Хачикян жил, было в изобилии. Гоняли там мяч, купленный вскладчину, еще один подарили ему мать с отцом. На лето ездил к родным в Чалтырь, там кроме опять же футбола имелся любимый конь Заур. Короче, жизнь била в спортивном ключе.

– Мы ходили на футбол, на ростовское «Динамо», – вспоминал Георгий Асвадурович. – И это чудо – бредили игроками, восхищались вратарем Николаем Боженко, которого вызывали даже в сборную Советского Союза на легендарные матчи с басками из Испании, защитниками Василием Глазковым, Антоном Коломацким, полузащитником Германом Водопьяновым, исключительным технарем Юстом Курабо, «девяткой» по кличке «Храп» Макаровым, Панюковым, позже выступавшим за тбилисское «Динамо». А как бежал «краек» Сергей Домбазов, он ведь на легкоатлетических ста метрах показывал 11,0 секунд, по той поре фантастика, на поле летал, как ветер. Его партнер Юрий Захаров давал длиннющий пас далеко на ход, трибуны замирали, догонит мяч Домбазов или нет, когда догонял, горе вратарю и порой… штанге – ударище у него получался мощнейший.

О динамовцах ходили в городе разные удивительные истории. Само общество находилось под опекой всесильного, грозного и зловещего НКВД, в одной из товарищеских встреч в Тбилиси с их динамовцами крупный местный энкэвэдэшный чин велел судье еще до начала поставить мяч на одиннадцатиметровую отметку. Тот изумился – как так, по каким правилам? Ответ прозвучал такой: «По определению – в Ростове прошлый раз нам назначили явно несправедливый пенальти, пришло время рассчитаться!» И, представьте себе, тот досрочный «пенальти имени НКВД» в самом деле пробили, куда деваться. Еще помню, как в игре «Динамо» с одесским «Пищевиком» нашему капитану Василию Зайцеву кто-то из гостей шипами порвал в клочья трусы. Плавок тогда не носили, партнеры окружили «пострадавшего», пока ему не принесли смену. Болельщики от случившегося буквально бушевали.

– Наверное, не одним футболом вы жили?

– Конечно. В районе неподалеку от теперешнего Дворца спорта размещался цирк-шапито. Здесь проходили схватки борцов французского стиля, «чемпионов мира» Яна Цыгана, Васи Буревого, Кары Мустафы. Последний к восторгу зрителей бороться начинал сто стойки на голове, как-то виртуозно на ней крутился, подбираясь к сопернику Кто же знал, что так разыгрывались шоу, все воспринималось искренне. Зимой на площадке уехавшего цирка заливали каток, никогда не пустовавший.

***

– В принципе, порохом крепко запахло где-то с 37-38-го года, – продолжал Хачикян. – Причем вполне реально, раз за разом шли бои – на Халхин-Голе, у озера Хасан, в Финляндии. Но пропаганда велась в победном ключе, никто не знал, сколько солдатской крови там пролилось. Саму же страну к войне исподволь готовили. Как-то мы сдавали очередную норму на значок ГТО, норму своеобразную – марш с полной выкладкой, с противогазами, скаткой, саперной лопаткой – от перекрестья улицы Энгельса и проспекта Буденновского далеко за нынешний аэропорт, всего 32 километра. Представьте, никто не отлынивал, наоборот, участием в столь изнурительном состязании гордились, победители ходили среди девчонок героями. Между тем, в здании, где сейчас гостиница «Ростов», развернули военный госпиталь, там лечили раненых на финской баталии, реалии которых из-за большого их числа, в общем-то, потихоньку и понимались.

В воскресенье 22 июня я на первенстве города играл за свой «Кожевник», команду обувной фабрики имени Микояна, на которой работал. Матч закончился, и тут пришла весть о нападении фашистов. В понедельник с товарищами поспешил в военкомат, мы были ведь и комсомольцами, и патриотами («Если завтра война, если завтра в поход – будь сегодня к походу готов!»). Нас отправили восвояси – гуляйте, ребята! Было очень обидно, вдруг врагов побьют без нас. Истинные масштабы трагедии долго не ощущались.

Царила и неразбериха. В августе меня все же в армию призвали, из Ростова нас, человек двадцать пять, с пакетом отправили на сборный пункт в Батайск. Там пакет вскрыли и, ничего в нем не поняв, отправили назад. Только позже уже в составе партии тысячи в три призывников начали долгий путь совсем от войны в другую сторону, через Баку (тогда только так поезда ходили) на конечную станцию Риони близ Кутаиси. Мы стали пограничниками. Политкомиссары разъяснили ситуацию – союзник Германии Турция в любой момент может начать боевые действия, для чего нужно быть начеку. Ах, как нас гоняли младшие командиры, по 16-18 часов в сутки, мы их ненавидели. Лишь со временем я ощутил к этим придирчивым «унтерам» сердечную благодарность, сколько раз отменная та закалка выручала на фронте.

В конце учебы нам «организовали» марш-бросок на 35 километров с оружием и прочими атрибутами, в концовке вместо финишной «ленточки» пошли в атаку на наклонном пространстве метров в четыреста вроде на пулеметы.

Как раз в пулеметчики меня и определили. В звании ефрейтора в первый взвод первой роты, первым номером «дегтяря». Патрулировали границу. С той стороны турецкие «коллеги» что-то кричат, нам запрещено не то что отвечать, даже внимания на них не обращать.

***

– Обстановка на фронтах дозировалась в сводках Информбюро, – повествовал Георгий Асвадурович. – Я как-то отправил письмо матери, оно вернулось. Не пойму почему, вдруг слышу по радио: «После семидневного фашистского ига советские войска освободили город Ростов-на-Дону». Вот, оказывается, оно что!

В один прекрасный день наш 21-й погранполк погрузили в вагоны. Вновь кружной маршрут. В одну из ночей где-то стоим, вроде прибыли к месту назначения. Спрашиваю у проходящих мимо, где находимся. «Ростов, милый, Ростов!» – отвечают. Так все повернулось. Построились, идем к Буденновскому, потом поворачиваем наверх. Город не узнаем, масса разрушенных зданий, весь он скорбный и унылый. Проходил и почти мимо своего дома – да кто отпустит с семьей повидаться, уже позже удалось дать маме весточку.

Мы, пограничники, составили вторую линию за передовой на донбасской линии. Ловили лазутчиков. Полностью же горя хлебнули, когда при известной харьковской катастрофе немцы в темпе погнали наши войска на восток и юг.

23 августа 42-го в день сдачи Ростова принял первый бой с вражескими подразделениями, уже занявшими Ленгородок. Там ранили моего «второго номера». Отступаем по улицам к Дону, мосты уже разрушены. Примерно у Кировского отправляемся вплавь на левый берег. Впятером. Подоспели немцы, бьют по нам из ротных минометов и пулемета. Трое утонули, на пляж выбираемся вдвоем. Вдруг слышим: «Хенде хох!» – немцы, откуда они взялись. Отбиваемся из моего нагана и счастливо оказавшейся на песке бесхозной винтовки. Ушли. Дальше было очередное отступление, окружение, полк раскидало кого куда. Под Майкопом опять оказались в «котле». Выбираемся малой группой, на шестерых – мой наган с шестью патронами и «ТТ» политрука с обоймой. Лежим в перелеске, а по дороге идут танки с крестами. Идут целых четыре часа. Мать честная, какая силища! Как ее переломить?..

Из нашего 21-го пограничного полка вышли из окружения единицы. Я попал при переформировании на краткосрочные артиллерийские курсы, затем получил назначение в 14-й полк истребителей танков. Стал Богом войны, так именовали нас, артиллеристов. Теперь до конца Великой Отечественной.

Наш полковой поэт сотворил вот такие строки:

Смирно! Курсанты застыли в строю,

Строги их лица, как будто в бою.

Знают, что горе гуляет, беда,

На русской земле разыгралась война.

И каждый из них изведал уж бой,

Никто не доволен своею судьбой.

Каждый стремится быстрее на фронт

Ни смерть не страшна, ни крепкий ремонт.

Бондин, Томленов, затем Свистунов

Вызваны были из первых рядов.

Потапов, Толстых, курсант Хачикян.

Штепу и Малкина комбат вызывал.

Сто шестьдесят человек насбирал

Лучших из лучших с собою он брал.

Полк истребителей танков набрать

Грудью и жизнью Кавказ защищать,

Стальную лавину пожечь, уничтожить,

Дорогу свободы на Запад проложить.

***

– Медаль «За отвагу» и орден Славы – они мне особенно дороги как первые и наиболее выстраданные, – говорил наш герой. – Произошло это у Амвросиевки на Украине. На нас пошли танки и пехота. Мы же три вражеских машины подбили, положили роту автоматчиков, командир полка своей властью нас за то «Отвагой» и наградил.

А вообще труд артиллериста – каторжный. Орудия противотанковые нужно тащить на руках. Еще закопать, вырыть капонир, чтобы вести круговой обстрел, бруствер наладить, ровики для прислуги с одной и другой стороны выкопать, место для снарядов, еще капонир для машины. Землекопы-профессионалы столько не копали, сколько мы.

Под хутором Самойловка, что у Перекопа, немецкий корпус отступал. На пути оказались казаки и мы. С кавалеристов что возьмешь, они спешились, на острие удара оказались наши орудия. В разгар боя в строю осталась моя 76-миллиметровка и казачья сорокапятка. Сбили гусеницу танка, он повернул боком – подожгли. Со вторым та же история. Врагов остановили, а уже наша пехота стала накапливаться. Немец не прошел.

В целом, система истребителей танков – бесконечная игра со смертью. Видишь в орудийной панораме танк, там тоже противник не дремлет, грозное состязание «кто кого».

Еще припомню сражение в Пруссии. Мы по приказу совершили рейд в 250 километров, останавливаемся возле какой-то фермы. Вдруг кто-то кричит: «Немцы!» Они не видели нас, мы их первые углядели. На войне подобное случалось нередко. За небольшим каналом успели занять позиции, на две наших пушки дюжина танков. Выручает, правда, ров. Я – за панораму, ребят попрятал в укрытие, одного заряжающего оставил. Сначала выстрелом «уложил» многотонную самоходку «Артштурм». Еще бью – загорелся идущий рядом танк. На очереди «Тигр». Стреляем – хоть бы что! Целю в гусеницу (это все под встречным огнем), он-таки подставляет борт. Теперь беглым два снаряда, «Тигрище» задымил. Остальные машины двинулись в обход и попали под другие наши батареи.

В партию ВКП(б) я вступил под Турецким валом, когда начиналось освобождение Крыма. «Иду в бой, прошу считать меня коммунистом!» – так писал в заявлении, как многие. То не пустые слова. Писал искренне, чего, может, за час до смерти рисоваться. Такое время было, так нас Родина воспитала.

Особо тяжелые сражения, где пришлось участвовать, шли на Миусфронте. Там неподалеку от Матвеева Кургана столько наших полегло, особенно морской пехоты с Каспия. Трудно пришлось и на подступах к Орджоникидзе, где на кавказском направлении захватчиков остановили.

Шли вперед. Донбасс, Севастополь с Меккензиевыми высотами, Евпатория, чье имя получил наш полк, дальше Пруссия, Кенигсберг. Кто знал, что придется еще повоевать с японцами в Маньчжурии, а стволы зачехлить в Монголии.

Наградами Родины не обделен, но за ними не гнался, был, скажем так, чернорабочим войны, то есть нес с боевыми друзьями-батарейцами самую тяжелую ношу, думаю, это тоже по-своему большая честь.

Стоит отметить, из тех ста шестидесяти курсантов-добровольцев 14-го ИПТАПА, о чем выше поведано в стихах полкового поэта, осталось в 45-м сорок. Много, мало, это под каким углом смотреть, все едино на символической перекличке мог отозваться лишь каждый четвертый. Суровый расклад.

***

– Понятно, в суровую годину о спорте вспоминалось редко, – отмечал Георгий Асвадурович. – Хотя дух не выветрился. Как-то под Сталино (теперь Донецк) нашли футбольную покрышку, набили тряпками – и вдоволь погоняли. Пока танки на нас в который раз не пошли.

В Ростов я вернулся в 47-м. Как коммуниста «бросили» на восстановление «Ростсельмаша», в частности его главного конвейера. Играл попутно за вторую заводскую команду и сборную цеха серого чугуна под началом знаменитого ростовского футболиста Юста Петровича Курабо. Разумеется, на повестке дня стали опять матчи «Динамо» с Георгием Трейнисом, Мишей Дыгаем и прочими послевоенными динамовскими звездами.

По примеру сестры Эммы, отличной баскетболистки, поступил в техникум физкультуры, дальше перешел на спортивную работу.

Судить начал в 49-м. Премьером арбитража на Дону был еще до войны Александр Щелчков, прославившийся судейством известного матча СССР – Турция. Потом пошла плеяда: Петр Барилов, Николай Гузиев, Павел Бродский. Пришел черед и нас. В частности, слаженного трио Виктор Самолазов – Георгий Хачикян – Владимир Шубладзе (или Геннадий Белов). Причем Виктор был профи иного рода – заместителем начальника цеха серого чугуна «Ростсельмаша», Геннадий – главным механиком.

Судейство меня увлекло. В детском футболе в моем активе почетное право быть главным арбитром третьего финала всесоюзного турнира «Кожаный мяч», проводимого в Ростове после Москвы и Харькова. В высшей лиге обслуживал более восьмидесяти матчей.

Врезался в память такой эпизод. Москва, ноябрь, не по-осеннему пурга, поле замело. Встречаются на стадионе «Динамо» «Спартак» с «Зенитом». В створе возле меня (я на линии, основным арбитром был майкопчанин Тимур Хурум) ленинградец Станислав Завидонов буквально выгребает из-под снега мяч, вышедший за «ленточку» и делает навес, с которого «Зенит» забивает гол. Даю отмашку на аут, питерцы ко мне едва не с угрозами, да былого артиллериста чем запугаешь. Хурум взятие ворот не засчитывает. Начинается потом судейский разбор полетов, нашу правоту признают, Хуруму ставят четверку, нам с другим боковым краснодарцем Виктором Одих – по пятерке.