Леонид Гарай: «Всё у меня хорошо»

«Прессбол», 16.01.2007

Любое комплексное знание о белорусском футболе будет неполным, если в нем по какому-то недоразумению не окажется фигуры Леонида ГАРАЯ. Он не играл на «Уэмбли», не забивал Яшину, не тренировал «Спартак» и вообще, по большому счету, так и не стал фигурой публичной – ибо на первый план, похоже, никогда не стремился, хотя и не закрывался от СМИ, приветствуя всякое общение. Но, скажем, «Динамо»-82 или наиболее преуспевшая из белорусских сборных, команда из цикла-2001/02, были не только малофеевскими, но еще и гараевскими. В субботу Леонид Павлович в бодром расположении духа встретил 70-летний юбилей. Верный повод вслед за поздравлениями включить диктофон для записи избранных мест жизнеописания.

– Людей вашего поколения принято называть детьми войны.

– Ее наша семья встретила на границе. Я в Гомеле родился, отец был офицером. И по армейской линии в мае 41-го – всего за месяц до войны – мы переехали в Брест, где стоял гарнизон. Нас поселили в доме с деревянными ставнями, отец устроился на службу. Мама воспитывала нас с братом Толиком. В том июне ему было пять лет, мне четыре. Когда поздним вечером, накануне нападения немцев, прибежал по тревоге и заколотил в окно посыльный, мы спали уже. Хотя как папа нас поцеловал и заспешил на службу, отлично помню. Наверное, потому, что с тех пор я его больше не видел. Оккупацию коротали в деревне под Брестом, куда нас выселили немцы. Там встретили и победу, и отцовского сослуживца, приехавшего рассказать, как погиб офицер Гарай…

– Говорят, вы в школе хорошо успевали.

– Так отличником был. В аттестате всего две четверки. Находил время для учебы, хотя время трудное было. Семья без отца, мать – заведующая детсадом, двое детей…

– В спорт в подобных ситуациях обыкновенно заводит случай…

– В то послевоенное время еще не было разветвленной системы ДЮСШ. В начале 50-х я подавал мячи на стадионе «Спартак», любил смотреть, как играют взрослые, сам гонял… Но когда из школы вышел, получил материнский наказ поступать по военной линии. Это тогда было модно, семейная традиция обязывала и, что также немаловажно, обеспечивался полный пансион – в общем, согласился. Выбрали Пушкинское высшее военно-морское инженерное училище, все-таки отец срочную на флоте прошел, – короче, поехал в Ленинградскую область. Мяч с собой прихватил. Гоняли его потом по асфальту всей «абитурой», пока боцман не прибежал – отобрал, порезал на куски. Идите, говорит, к экзаменам готовьтесь. А что готовиться, когда из четырех три я уже сдал на пятерки? В тот же вечер, перемахнув через забор, рванули с приятелем в Ленинград: по радио сказали, что в гости к «Зениту» московское «Динамо» с самим Львом Яшиным пожаловало... Счет уже не вспомню, а вот переполненный стадион имени Кирова, дикий ажиотаж – это отложилось. Вернулись на последней электричке, едва успев к построению. Тогда-то понял: не быть мне военным. Назавтра умышленно завалил экзамен, забрал документы… То лето закончилось для меня поступлением в минский институт физкультуры. Вернувшись в Брест, поставил родных перед фактом.

– Что из себя представлял Гарай-футболист?

– В защите играл. Чаще слева, но, бывало, и в центре. А начинал на Спартакиаде, в команде Брестской области. Меня заметили минские тренеры, зачислили в республиканскую ФШМ. Таких футбольных школ молодежи тогда было всего три-четыре на весь Союз. Вот параллельно с учебой и играл, имел ставку 80 рублей в месяц. Возраст уже подходил к двадцати годам, назревал переход во взрослый футбол. Нам устроили затяжной просмотр в рамках турне по Украине. С киевским «Динамо», помню, играли – против Лобановского, Базилевича, Бибы – ничья 4:4 на стадионе имени Хрущева. Выдержал я те смотрины, взяли меня вместе с другими ребятами – Эдиком Зарембо, Колей Чергинцом, Колей Блашко – в минский «Спартак». В тот год команда как раз вышла в класс «А», высшую союзную лигу, но в следующем же сезоне снова ушла на понижение. Вскоре в Минск стали завозить варягов, в 1960 году сильнейший дивизион расширили, дав место каждой республике, «Спартак», переименовав в «Беларусь», отдали тракторному заводу, я из команды ушел – в «Урожай», потом вернулся, менялись игроки, тренеры – время, в общем, летело… В 1963-м воссоздали «Динамо», но мне туда путь вдруг оказался заказан – пришла повестка в военкомат. Я ведь на стационаре ИФК только три курса отучился – пошли двухразовые тренировки и пришлось перевестись на заочное. А в Минске взяли да сделали команду СКА, тренерами поставили бронзовых призеров 1954-го Павла Мимрика и Николая Шевелянчика и начали шерстить ряды. Кто не служил? Оказалось – весь 37-й год. Я к Егорову: «Как быть, вы же сами меня на заочное перейти уговаривали?» Анатолий Николаевич наверняка помог бы, но стоял декабрь и его собственное тренерское будущее в команде было под большим вопросом… Ничего не оставалось, как идти в военкомат. Там говорят, мол, пришла директива, никто за вас наверху не хлопочет, так что придется записаться в добровольцы. Все, о чем я смог договориться, – под личную ответственность военкома взял краткую отсрочку для важного дела – женился.

– Закосить не пробовали?

– Советовали, конечно. Как крайний случай – «поддать», чтобы комиссовали… Забрали меня, Чергинца, Блашко… Один Зарембо комиссию не прошел.

– «Поддал», наверное, по совету друзей…

– Да нет. Нашли там чего-то доктора у него – до сих пор, встречаясь, смеемся… Два года в итоге в СКА отыграл. В сапоги нас не обували, но жили изолированно – в общежитии в Уручье, в нормальных, вполне комфортных условиях.

– Потерянным оказалось светлое динамовское время – чемпионат-63, бронзовые медали…

– У меня был шанс вернуться в команду в канун того сезона. СКА поехал на сбор в Одессу, и на контрольном матче с «Черноморцем» вдруг появляется Севидов. Оказалось: на меня посмотреть – «Динамо» как раз был нужен центральный защитник в пару к Боре Манько… До сих пор помню фамилию центрального нападающего одесситов – Двоенков, роста почти двухметрового. Сошелся я с ним в центре поля в верховой борьбе: выпрыгиваю, он в меня врезается – разрыв приводящей, малой и средней ягодичной мышц. А на дворе март – подготовительный период на исходе. Перспектива на сезон незавидная – лечение. Так, в результате вместо минского «Динамо» и получился в 1964-м брестский «Спартак». Не мог я уже играть в полную силу вследствие перенесенной травмы. Вернуться на родину решился, правда, не сразу. В Минске ведь обосновался к тому времени с семьей – квартиру получил, «полуторку», в районе улицы Орловской… Но желание побегать еще в первой лиге перевесило. И жалеть не о чем: успели даже со «Спартаком» побороться за выход в класс «А» в переходном турнире в Клайпеде…

– Что-то вроде прощальной гастроли?

– Да, в 28 лет я стал играющим тренером в «Спартаке» при главном – Станиславе Юркевиче. Сезон 65-го оказался последним для Гарая-футболиста.

– Когда появился Гарай-начком? Именно в этой должности вы, как известно, преуспели более всего…

– Начальником команды стал спустя два года, как закончил играть. И оставался им до развала Союза – в Бресте, Минске… Был, правда, перерыв – некоторое время занимался организацией, а потом и руководством местной футбольной СДЮШОР. На эту работу ушел по семейным обстоятельствам. Дети – один, другой, третий…

– А всего сколько?

– Четверо. Три сына и дочка. Когда она родилась, я уже пятый десяток разменял…

– Примерно в то время в Бресте появился Эдуард Малофеев с красным дипломом московской ВШТ…

– Именно он и вернул меня в большой футбол. К тому моменту я был директором СДЮШОР, депутатом Брестского городского совета, председателем комиссии по физкультуре и спорту, примерным коммунистом, имел в центре города трехкомнатную квартиру, полученную в результате размена минской жилплощади, – жизнь была налажена. Но разве можно устоять перед энтузиазмом Малофеева?.. Да и тянуло меня обратно в футбол – пришлось снова устраивать семейный совет… Начали работать в 1978-м. Сделали такую команду – народ балдел. Стадион битком забит, билетов не достать... Команда в лидерах своей зоны. А в Минске тем временем у Базилевича дела не ладятся. «Динамо» кувыркается в первой лиге, выход в высшую в очередной раз под угрозой срыва, начальство столичное призадумалось…

– …а потом обратило руководящий взор на преуспевающий Брест, и тандем Малофеев – Гарай ушел на повышение…

– Сначала Эдика забрали. Он сразу меня давай тащить, а куда мне-то – опять срываться с насиженного места?.. Я было уперся, но дело приняло серьезный оборот. Вызвали в Минск – прямо в Совмин, на прием в ЦК партии. Адамович, курировавший спорт в правительстве, генерал Шкундич, ведавший делами «Динамо», Ливенцев, председатель Спорткомитета… Так, мол, и так, говорят, товарищ Гарай, Эдуард Васильевич настаивает, в год 60-летия БССР команду нужно кровь из носу вывести в высшую лигу… После такого собеседования я, понятное дело, согласился на очередной жизненный поворот. «Динамо» тогда шло, кажется, пятым, но к ноябрю дела поправились, и в последнем туре, обыграв на переполненном «Тракторе» львовские «Карпаты», мы задачу выполнили. В дебютный сезон стали в высшей лиге шестыми – грандиозный успех.

– Дальше, как известно, – больше: золото 82-го…

– Хороший тренерский штаб в «Динамо» тогда был. Кроме меня, Эдуарду Васильевичу помогали Вениамин Арзамасцев и Иван Савостиков. Я отвечал за организационную и воспитательную часть работы, мы с Малофеевым полностью доверяли друг другу. Семьями дружили.

– Воспитывать два десятка взрослых мужчин – значит, упреждать и фиксировать известные злоупотребления?

– Это слишком упрощенное понимание. В действительности все гораздо шире. Это ежедневное общение с футболистами, беспрестанный поиск оптимальных форм воздействия. Только индивидуальный подход – с кем-то жестче, с кем-то мягче. Я был вхож в семьи, с женами контакт налаживал. С Сашей Прокопенко очень много приходилось работать, общаться. Бывало, вместе с его Наташкой сидели и ждали до ночи, когда он появится… В «Динамо» было всё: и срывы, и выпивки… Легче всего – казнить. Нарушил – до свидания. Но я выстраивал процесс более гибко. Старался практиковать доверительные отношения. Сам учился – доводилось общаться и с Николаем Петровичем Старостиным, Валентином Ивановым, Виктором Шустиковым… Можно все знать, но мало уметь. Мне, скажу без ложной скромности, удавалась работа с людьми. Посмотрите, где сейчас чемпионы 82-го? Все стали уважаемыми людьми, состоялись в послефутбольной жизни. Считаю, есть здесь частица и моего труда.

– Пороги высоких кабинетов, знаю, вам также приходилось исправно обивать.

– А как же. На мне лежало очень много. Квартиры, детские садики, мебель, военкоматы, учеба… При мне практически все ребята получили высшее образование. Я делал все, что мог. Вплоть до того, что преподавателей в Стайки возил. Знал, как зайти в Совмин к Мицкевичу, в ЦК партии…

– Среди тех ваших звездных подопечных больше было образцовых тружеников или сорвиголов в самом широком смысле слова?

– Коллектив состоял из личностей. И в подавляющем большинстве своем они были ребятами серьезными. Взять вратарей – Мишу Вергеенко и Юру Курбыко. Я не припомню, чтобы с ними возникали проблемы. Витя Янушевский был ответственным парнем, Сережа Гоцманов, Андрюха Зыгмантович… Серега Алейников – профессионал до мозга костей. Боровский Сережа из той же категории. Долго можно перечислять фамилии… Здесь ведь тоже много нюансов. Один сегодня выпьет, завтра – никакой, ни скорости, ни координации. Другой – с него как с гуся вода. Выходит на поле – красавец. Дружили у нас, например, Мельников и Пудик. Возьмут на грудь слегка вечерком – назавтра Пудышев всех рвет, а Валеры не видно… Индивидуальные особенности. Их необходимо учитывать, прежде чем шашкой махать. Хотя, строго говоря, излишества еще никому в спорте пользы не приносили.

– Вспоминая «Динамо» 80-х, вам порой приписывают роль эдакого буфера между пестрой, богатой на личности командой и Малофеевым, тренером также далеко не нордического темперамента…

– Так нас кто-то и сравнил однажды – лед и пламя. Всякое случалось в наших отношениях. Какой футбол без эмоций? Бывало, заводился Васильич. Что ж, садимся, разговариваем, находим компромисс. Кто бы что ни говорил про Малофеева, я так скажу о нем: честнейший человек, фанат, без остатка преданный футболу. В нашем сотрудничестве я всегда старался занимать сдержанную позицию. Такое хладнокровие, взвешенность у меня, видимо, от матери. А еще из давней привычки вести дневники – они у меня сохранились аж с 50-х годов. Через это, наверное, я однажды и сел за написание книги, в газету пошел работать. Хотя профессиональным журналистом себя не считаю. Так, футбольным опытом делюсь, учусь писать, не видя в том ничего зазорного. Брат Анатолий, тот да – журналист, поэт, выпустил книгу стихов на белорусском языке, долгое время на телевидении отработал, в брестской газете «Заря» возглавлял литературный отдел…

– Где вас застал развал СССР?

– В «Динамо» и застал. Мне предложили возглавить клуб – сделали на собрании президентом. Пять первых суверенных сезонов команда становилась чемпионом. Потом пошли какие-то непонятные процессы, за аренду стадиона неимоверную цену заломили, проверки начались… И хотя никаких нарушений не находили, работать становилось все труднее. Не хочу эту тему развивать – готов списать это на издержки переходного периода...

– ...итогом которых стал ваш переезд в Мозырь.

– Нервы у меня стали сдавать от такой работы. В штате 111 человек, хозяйство большое, главное «Динамо», «Динамо-93», а тут такие коллизии… Приехал однажды в Минск мозырский мэр Замулко, поговорил со мной, рассказал о грандиозных планах МПКЦ, пригласил помочь – я и согласился. Закончил дела, организовал прощальный ужин – и отправился на Полесье. В Мозыре отработал два года. Вместе с Юревичем, которого считаю очень талантливым тренером с интересным видением футбола. Золото выиграли, Кубок…

– Вскоре после этого в Беларусь вернулся Малофеев, и ваш тандем восстановился в национальной сборной. Снова взявшись выполнять коммуникативную функцию по линии «футболист – тренер», не поймали себя однажды на мысли, что с 80-х времени-то утекло порядком?

– Не столько важно прошедшее время, сколько разница в специфике работы в клубе и сборной. В «Динамо», повторюсь, я каждодневно с ребятами встречался, в национальной команде такого по определению быть не могло. Плюс кардинально поменялась психология футболистов. В сборной были сплошь легионеры – из хороших клубов, с солидными контрактами. И былые методы – апелляции к патриотизму, долгу и прочее – в отношении некоторых игроков уже не срабатывали. Мы с Малофеевым это чувствовали. Проскальзывали такие настроения, дескать, зачем мне максимально выкладываться за сборную, если можно получить травму и в клубе оказаться без игровой практики со всеми вытекающими последствиями. Такие подходы, к слову, были характерны не только в нашей сборной – мне кажется, это присутствовало в большинстве национальных команд с постсоветского пространства.

– Из чего следует, что на тот уровень коллективной ответственности, который был присущ «Динамо» чемпионского образца, сборную по ряду объективных причин вывести не удалось.

– Коллектив начал формироваться, все в целом шло нормально. Надлом наступил после домашнего поражения от Украины. Эдуард Васильевич вспылил, пресса себя слишком категорично повела... Старая история.

– С каким чувством вспоминаете им подобные?

– Когда у меня спрашивают, как дела, всегда, даже в не лучшие дни, отвечаю: все хорошо. Ведь один может посочувствовать, а другой в душе съехидничает: так, мол, тебе и надо. А зачем мне чужое злорадство? Я себя считаю неплохим психологом. Не зря же когда-то меня прозвали Фурмановым при Малофееве-Чапае…