И только небо тебя поманит…

«Футбол», 04.1990

Когда в 1985 году он впервые предстал перед широкой публикой, мало кто из видевших его на поле сомневался, что перед ними форвард милостью божьей. Но на сегодняшний день на его лицевом счету в высшей лиге всего 9 мячей… Уже будучи олимпийским чемпионом, заслуженным мастером спорта, он после каждой игры слышал от своего клубного тренера: «Ты не футболист. Гнать тебя надо…» Сдержанный, спокойный в жизни, в каждом сезоне он набирает столько «горчичников», что и сам сбился со счета…

И это все о нем – игроке ЦСКА и сборной страны 24-летнем Владимире Татарчуке. Интервью он, как сам признался, никогда раньше не давал и «дипломатии обтекаемых ответов» не обучен. Потому, может, некоторые его высказывания покажутся излишне бескомпромиссными. Впрочем, достоинство это или недостаток – судить читателям.

Разговор наш шел на «ты». Переложив его потом на бумагу, я не стал ничего менять.

– Володя, после поражений от «Днепра» и «Шахтера» кое-кто махнул на ЦСКА рукой, вычеркнув армейцев из числа претендентов на медали…

–…А мы взяли да обыграли «Торпедо» по всем статьям. Перед матчем собрались без тренеров, поговорили по-мужски. Знаешь, что интересно: обычно в такую промозглую погоду после перерыва – отдыха в теплой раздевалке – не тянет на поле. А здесь ноги будто сами понесли. И ничуть не холодно было.

– Так вас «серебро» или «бронза» греет?

– Это как получится. Ты не забывай, что перед сезоном у нас задача была занять место в пятерке. А в то, что сможем бороться за медали, поверили, только когда первый круг прошли. Команда-то наша и двух сезонов еще не сыграла.

– Точка отсчета для тебя – приход Садырина?

– Разумеется. Я до сих пор во всех деталях помню то собрание, на котором нам его представляли. Павел Федорович рассказал о своих планах, познакомился с игроками. А потом начальство оставило нас с тренером один на один. Колесников, Корнеев, Брошин, Кузнецов, я, еще несколько игроков подошли к нему и попросили «вольную».

Мы тогда после пяти сезонов «правления» Морозова и сменившего его Шапошникова страшно обозленные были. Даже думать о том, чтобы остаться в ЦСКА, не хотели. Представь себе: на протяжении стольких лет слышать после каждого поражения: «Смотрите, отправим вас в танковую дивизию. Будете не с мячиком на поляне баловаться, а под танки – обкатываться в полной амуниции…»

Садырин, по-моему, был в шоке. Две минуты он просто сидел и молчал. А потом говорит: «Давайте вместе поработаем месяц-другой. И тогда вы решите: уйти или остаться». Остались все, кроме Медвидя и Афанасьева.

– А как ты вообще в ЦСКА оказался? Ходили разные слухи.

– Не знаю, стоит ли ворошить… История довольно запутанная и не очень веселая. Короче, только я закончил Львовский спортинтернат и начал играть в СКА «Карпаты», приехал из Киева Коньков. У них на меня уже целое досье было: знали, что отец без работы, что мама тяжело больна. Обещали помочь родителям, если я подпишу с «Динамо» контракт на три года и перееду в Киев.

Контракт я подписал, а в Киеве лишь переночевал. Ведь пацаном тогда еще был. Ну, и мысли, соответственно, детские: с одной стороны, очень хотелось за «Динамо» играть, а с другой – не верил, что в основной состав пробьюсь. Да и знакомых у меня никого в Киеве не было. Сбежал, в общем.

Я себя не оправдываю, но фельетона, которым одна из центральных газет разразилась мне вдогонку, я не заслужил: и рвачом меня назвали, и машину с квартирой, оказывается, у Лобановского потребовал. Да какая еще машина в 17 лет?! У меня и мыслей тогда таких в голове не было.

А вскоре, как только исполнилось 18, из Москвы за мной специально приехал подполковник. Так и не дали в СКА «Карпаты» поиграть. «Выдернул» меня Морозов.

– Другие спят и видят…

– Но ты дослушай сначала. В первый же день он отправил меня в войсковую часть. И целый месяц я плац подметал. Наверное, чтобы служба медом не казалась. Тут-то я и понял, что началась взрослая жизнь, и что стал я не просто военнослужащим, а самым настоящим крепостным. Сезон пропал впустую, и не знаю, что со мной было бы, если бы не Борис Петрович Игнатьев.

– Это благодаря ему тебя в юниорскую сборную на чемпионат мира-85 взяли?

– Да, он был одним из тренеров той команды, а раньше я у него в юношеских сборных играл. Он вообще человек замечательный. Поверил в меня, хотя осенью я сложнейшую операцию аппендицита перенес. Врачи говорили, что чуть на тот свет не отправился. С тех пор у меня иммунитет пониженный. Только выйду на пик формы – простуда…

– А какая команде была на том чемпионате: Кеташвили, Иванаускас, Медвидь, Савченко, Кужлев… Но в звезды первой величины никто не выбился, хотя «звездочками» были все.

– У каждого – свои причины неудач. Но в судьбе тех, кто потом играл со мной, роковую роль сыграли тренеры – Юрий Морозов, прежде всего. Разве можно было того же Вальдаса Иванаускаса прилюдно материть, впрочем, как и всех остальных армейцев? Вальдас, человек гордый, обидчивый, очень тяжело все это переживал. В ЦСКА он так и не раскрылся, потерял столько времени. И Савченко с Медвидвм, я считаю, тоже Морозов сломал.

– Сейчас все больше о другом говорят – о диктате игроков, направо и налево снимающих тренеров. Вы что, не могли, извини за прямоту, Морозову недоверие выразить?

– Ты забываешь, какое это время было – 1984-1987 годы. Да еще порядки армейские… Вот вы, журналисты, могли написать, что Морозов издевается над игроками, гробит армейский футбол, что его поганой метлой гнать надо? Не могли или, скорее всего, не хотели с Морозовым – другом Лобановского – отношения портить. Команда, и мы вместе с ней, «гуляли» под его руководством из высшей лиги в первую, а все делали вид, будто так и надо.

– Но в 1986 году ты мог уйти из ЦСКА, из армии, а стал, если не ошибаюсь, лейтенантом.

– Еще раз повторяю: я видел, как ломали людей. И знал очень четко: если не соглашусь за полгода до окончания срочной службы «подписаться» на лейтенанта, меня тут же отошлют в тьму-тараканский гарнизон и как с футболистом со мной будет навсегда покончено.

Я никогда никому не жаловался. И вообще по натуре оптимист. Но то, о чем я говорю, это реалии, которые надо знать. А то, наверное, многие думают, что судьба футболиста зависит лишь от его отношения к играм и тренировкам.

– Но и у тебя, согласись, все было не так мрачно, как можно подумать. Олимпийская сборная – для тебя ведь это был свет в окошке.

– Да, я на сборы к Бышовцу с огромным удовольствием ездил: побываешь там – будто кислорода вдохнешь. Но при всем при том – не поверишь – сезон-88 я считаю для себя неудачным. Не сыграл так, как мог, на Олимпиаде, а чемпионат страны и вспоминать не хочу…

– Армейцев тогда в первой лиге Шапошников, кажется, тренировал?

– Так точно, а вторым тренером был Назаренко. Они меня почему-то на дух не переносили – Шапошников унижал после, каждого матча, кричал: «Ты не футболист, гнать тебя надо». А Бышовец, мол, для него не авторитет. Особенно нам с Фокиным доставалось, когда из Сеула с золотыми медалями вернулись. Морально это страшно угнетало: я тогда даже от самой игры, где вроде бы забиваешь обо всех житейских неурядицах, перестал удовольствие получать.

– Володя, извини, но на пай-мальчика ты на похож. Неужели все претензии в твой адрес были совсем уж безосновательны?

– Ну, зачем же упрощать… Все зависит от того, как смотреть на вещи, какую атмосферу – доверия или подозрительности – создает в команде тренер. Когда Садырин пришел в ЦСКА, никаких ведь революционных преобразований в тренировочном процессе он не совершил. Да, больше стало игровых упражнений, разнообразнее – тактические занятия, но главное – он нас раскрепостил – и в прямом, и в переносном смысле слова.

Морозов держал нас неделями на базе, а однажды за то, что я на день позже приехал из отпуска, снова отправил меня в роту, плац подметать. Садырин же собирает команду в Архангельском за полтора дня до матча. И ничего – играем не хуже тех, кто с базы не вылезает. Причем, за два года не было никаких эксцессов. А взамен мы получили возможность вести более-менее нормальную семейную жизнь. Я вот, например, сына воспитываю – Владимира Владимировича.

– И сколько же лет Владимиру Владимировичу?

– Три исполнилось. Хотя, конечно, главный воспитатель – жена Наташа. Мы с ней вместе в Львовском спортинтернате учились. В 1986 году поженились. Все это время она – моя надежда и опора.

– Насколько я понимаю, твоего заработка хватает, чтобы содержать семью из трех человек.

– Хватает на то, чтобы жить, но на «черный день» пока откладывать не удается. Около 400 рублей в месяц – это оклад, офицерские и за выслугу лет, а за победу премия – 300 рублей (а первой лиге платили 50). Как раз – на питание и на бензин. А тот достаток, который ты видишь, – это за счет зарубежных выездов со сборной, когда мы получаем на руки валюту.

Гроши, конечно, по сравнению с тем, сколько зарабатывают на Западе, но разве у нас в стране обделены только футболисты?

Я достаточно поездил по стране, и у меня перед глазами – рабочие, ко­торые на свое нищенское – по нынешним-то ценам – жалование могут только худо-бедно прокормиться, не более того.

– А ты, кстати, не думал в пер­спективе поиграть на Западе?

– Кто же сейчас об этом не ду­мает? Но конкретных предложений пока никаких не поступало. Меня, честно говоря, больше всего тревожит языковой барьер. Как представишь себя там «глухонемым»… Пока же конкрет­ные мои планы ограничены рубежами страны: выиграть в следующем году с ЦСКА золотые медали, закрепиться в сборной, окончить Военный институт физкультуры.

– Напоследок оставил вопросы, ко­торые тебя вряд ли порадуют. Тебе не кажется, что при всех своих титулах ты пока на оправдал те авансы, что получил пять лет назад? И голов почти не забиваешь, и в Италии на чемпионате мира Лобановский без тебя обошелся. А уж про желтые карточки и говорить не приходится.

– М-да… Ну, с карточками все ясно – виноват, исправлюсь, хотя игровая злость, как ни пытаюсь держать ее в узде, норовит все время выплеснуться – в том числе и за рамки правил.

А пробиться в команду Лобановского у меня шансов не было. Когда он вызывал меня на сбор – это вовсе не значило, что он видит Татарчука в своей сборной. Там была очень четкая градация на основной состав и на тех, кого держали на положении «механических зайцев», чтобы «борзые» не дремали. И как-то, вернувшись с очередного сбора, я понял, что не только не могу, но и не хочу играть в команде Лобановского.

– А голы?

– Почему мало забиваю? В принципе, объяснение – на поверхности: я теперь не форвард, а полузащитник, и задача моя – пас отдать. Но вопрос справедливый, потому что моменты у меня – почти в каждой игре. Знаешь, после сезона-88, когда «воевал» с Шапошниковым, будто ниточку потерял, что вела к воротам. Помнишь, наверное, старую песню «Машины времени» о «птице удачи»: «Подкрадешься – она обманет, и вот уже навсегда ушла, и только небо тебя поманит синим взмахом ее крыла». Охотник за удачей – это я.

– Володя, а какой вопрос я тебе не задал?

– Ты не спросил, почему меня с днем рождения поздравляют два раза в году. В справочниках была какая-то путаница: в одном – 25 апреля, а в другом – тоже 25-е, но мая. Меня в прошлом году сначала в апреле поздравили, когда в Ташкенте с «Пахтакором» играли, а потом в мае в Москве. Это было, конечно, приятно, но день рождения у меня все-таки один – 25 апреля. Так и запиши.

Я так и записал.