Член СТК

«Футбол», 06.1966

– Заремба! – Виктор Григорьевич Григорьев внимательно рассматривал стоявшего перед спортивно-технической комиссией футболиста. – Стыдно мне за тебя. Какой год в грубиянах ходишь. А все беды твои не от желания сделать больно противнику, а от готовности принести себя в жертву мячу. Страсть к игре затуманивает твое сознание. Ты не щадишь себя. Страдают от этого все – и противник, и партнеры, и сам. Менять игру надо. Контроль жесткий над собой установи, и тогда класснее, красивее игра твоя станет…

Виктор Григорьевич говорил, не повышая голоса, но и не тихо. В голосе его слышались и суровые нотки, и какие-то интимные, проникающие в душу, тревожащие слушателей. Иногда казалось, что он беседует сам с собой, задавая вопросы и отвечая на них. Ему нельзя было не поверить.

– Опытный воспитатель, – сказал однажды после заседания СТК заслуженный мастер спорта О. Ошенков, оценивая выступление Григорьева. – И опыт не книжный, живой, человечный…

Тренер не ошибся. К Виктору Григорьевичу Григорьеву, члену СТК, опыт пришел не от прожитых лет, а от пережитого, на себе испытанного.

Полковой судья

– Смирно!..

Шеренги полка вытянулись, как две туго натянутые струны.

– Кто из вас грамотный? – комиссар Григорий Пикалев повысил голос. – Три шага… Вперед!..

Шеренги всколыхнулись, раскололись, поредели. Большая часть красноармейцев осталась стоять на прежнем месте.

– Кто жил в городе, еще три шага… Вперед!

На этот раз большинство шагнуло к комиссару. Он улыбнулся.

– Кто из вас жил в Москве и Петрограде, еще три ша-га… Вперед!

Только несколько человек выполнило эту команду. И среди них был Виктор Григорьевич Григорьев.

– Вольно! – Григорий Пикалев, сопровождаемый командирами, подошел к Григорьеву.

– Откуда?

– Москвич я, с «Гужона»!

– Земляк! Да еще с одного заво­да! Не подведет! Ручаюсь, – комис­сар говорил отрывисто, уверенно. – Правду говорю? – И, не дожидаясь ответа: – Быть тебе полковым судьей…

Виктор Григорьев вначале расте­рялся, он не ждал такого исхода. Но, быстро сообразив, обратился к комиссару:

– Какой из меня судья?.. Я воевать пришел…

– Это и есть война, – Пикалев положил тяжелую руку на плечо Виктора. – Ты рабочий, сын рабочего и должен понимать, что революции нужен свой суд, пролетарский. Это приказ народа. Но помни: карать надо того, у кого не отмоешь душу черную. А заметил в ней хоть маленькое светлое пятнышко – разбейся, помоги, чтобы оно стало большим, чистым, советским…

Не ошибся в выборе комиссар. Не подвел его Виктор Григорьев, хотя шел ему в ту пору двадцатый год. Склад мышления, реализм в оценке проступков не позволяли ему отходить от правды жизни.

Каким бы ни было преступление, молодой судья стремился найти первопричину, вызвавшую его, делал все, чтобы виновник познал свою вину. И ему поверили. К Виктору Григорьевичу приходили даже для того, чтобы он решал, кто прав в споре.

«Законов в ту пору не было, – пишет а своих воспоминаниях «Заря победы» дважды Герой Советского Союза генерал армии Д. Д. Лелюшенко. – Существовал только один закон – закон революционной совести. И Виктор Григорьев решал дело так, как подсказывала революционная совесть!».

Рабочий инженер

– Значит, в футбол играл? На первенство лиги? И на лыжах ходил? Это хорошо! Значит, быть тебе, красноармеец, заведующим нашей военно-спортивной станцией…

Так закончился разговор с Виктором Григорьевым в управление Курских мастерских, куда рекомендовали ему устроиться после возвращения с фронта в Москву. Год был тяжелый – двадцать второй. Но дни и ночи проводил заведующий на спортивной станции клуба Октябрьской революции, или КОР, как любили называть этот прославленный в ту пору коллектив.

Однажды Григорьева вызвали в завком и предложили организовать комсомольцев-спортсменов для участия в рабочем воскреснике. Надо было разобрать ресторан на Воробьевых горах, очистить место для народного гуляния. Ребят Виктор Григорьевич подобрал дружных: скажешь – закон, выполнят. Жилка хозяйственная у него и тогда давала себя знать. Посоветовался с ребятами, и решили, что нужно не ломать дом, а разбирать и аккуратно складывать в штабеля кирпичи и доски.

Когда другие бригады закончили работу, у Григорьева она была только в разгаре.

– Молодцы, – похвалил ребят подошедший к ним статный мужчина. – Кто у вас наиглавнейший?

Подошел Виктор Григорьевич.

– Ну-с, давайте знакомиться. Я Подвойский. Николай Ильич. А вас как величать?

– Витя… Григорьев…

– Значит, Виктор. А виктория – победа! Сейчас вы побеждаете на трудовом фронте. Хорошо! – И, взяв под руку смутившегося Григорьева, повел к себе на дачу.

– Вот тебе, Виктор, бутерброды, – вручил Подвойский большой пакет Григорьеву. – Иди, покорми ребят. Они заслужили. Потом возвращайся. Поговорить надо.

В тот вечер на даче Подвойского решилась гражданская судьба Григорьева. Николая Ильича интересовало все: и фронтовая судейская практика, и работа на железной дороге, и семейные дела. Но больше всего задавал он вопросов о спорте, о том, много ли молодежи играет в футбол, занимается гимнастикой, ходит на лыжах…

– Что думаешь делать, Виктор? – неожиданно переменил разговор Николай Ильич. – Учиться хочешь? Нужно! Страна задыхается без инженеров. Иди. Помогу…

И Виктор Григорьевич стал студентом машиностроительного института. Николай Ильич не забывал своего подшефного. Он требовал, чтобы Григорьев звонил ему почаще, рассказывал о себе, об институте. Не забывал Подвойский давать и поручения.

– Честное слово, – признается Григорьев, – иногда даже боязно было звонить Николаю Ильичу. И все же звонил. Страстный до работы это был человек. И с других требовал того же. Я работал и учился. А он мне еще общественных поручений надает столько, что голова кругом. Да еще напомнит, чтобы не бросал футбол и лыжи…

Но вот окончен институт, и Виктор Григорьевич рапортует Подвойскому:

– Задание выполнено!

– Знаю. Знаю, как тяжко было. Выдержал! Молодец! – Николай Ильич крепко обнял Григорьева и тут же, оттолкнув, оглядел с головы до ног. – Вот он наш, рабочий инженер…

Общественный председатель

У инженера завода «Серп и молот» дни мчались со скоростью курьерского поезда. Он даже не заметил, как ушли в прошлое игры за команду завода, сборную Москвы и РСФСР. И только тогда, когда пришлось складывать свои футбольные доспехи в чулан, взгрустнулось Виктору Григорьевичу.

«Человечный вы человек, неугомонная душа» – такую характеристику дал Григорьеву один из авторов многочисленных писем, ежедневно прибывающих в его адрес. Метко сказано! Неугомонная душа не могла смириться со спортивной бездеятельностью. Виктор Григорьевич собрал старых друзей и обратился к ним с речью:

– Помирать-то вам рановато! Плохой пример молодежи подаем, – Виктор Григорьевич знал слабость друзей и целил наверняка. – Тряхнуть стариной надо, в футбол играть. Начнем мы, за нами другие. Пусть мальчишки учатся…

При заводском совете физкультуры завода «Серп и молот» и была организована футбольная команда старшего возраста. Вскоре началось разыгрываться первенство столицы для ветеранов. Каждое воскресенье с утра звенел мяч под ударами пополневших и поседевших, но еще юных духом футболистов, и снова в центре полузащиты «Серпа и молота» металась статная фигура Виктора Григорьевича.

Возвращение старого футболиста к активной спортивной деятельности не прошло незамеченным. Григорьева вызвали в партком. И снова, как в двадцатые годы, разговор пошел о его таланте организатора, воспитателя.

– Вот что, Виктор Григорьевич! Думаем рекомендовать вас на должность председателя нашего заводского совета физкультуры. В прятки нам играть незачем. Вошло уже в привычку, что общественный председатель – для президиумов. Нам нужен руководитель. Деловой. Это ваша стихия…

Пятнадцать лет бессменно председательствовал Виктор Григорьевич в заводском совете физкультуры, и все эти годы «СИМ» – один из лучших спортивных коллективов столицы.

Совесть бойца

– Что делать, Николай Ильич? – Григорьев пришел к Подвойскому на третий день войны. – Оставаться на заводе или идти на фронт?

– Поступай, как подсказывает совесть! Революционная совесть!

28 июня, отказавшись от брони, Виктор Григорьевич вступил добровольцем в дивизию народного ополчения. Учеба. Он командир взвода, затем помощник начальника штаба по строевой части 875-го стрелкового полка. Первый бой. Тяжелый. Очень. 2 ноября. В 4-и зоне обороны Москвы.

Виктору Григорьевичу приказали создать промежуточный рубеж обороны в тылу полка. Только солдаты прибыли к месту строительства и начали работу, как последовало распоряжение приготовиться к бою. Фашисты где-то прорвались и, наращивая темп, продвигались в сторону рубежа, занятого солдатами Григорьева.

Бой был скоротечным, но кровопролитным. Бойцы, от которых зависело все, не дрогнули, дрались с предельным ожесточением. Все вокруг визжало, гремело, ухало, а Григорьеву надо было следить за врагом, распоряжаться, командовать и самому стрелять.

У фашистов – танки, у его бойцов – гранаты, бутылки с зажигательной жидкостью. Выдержали все же солдаты. Выдержал и он первое испытание. Оно было значительно сложнее и страшнее, чем в годы гражданской войны. Огонь настолько усилился, что тяжело было поднять голову. А командиру приходилось быть у своих на виду. Вопреки правилам. Так диктовал неписаный закон первого боя.

Виктор Григорьевич после боя сидел, опустив налившиеся свинцом руки, и глазам было больно от дыма, словно песком кто сыпанул. Перед окопами дымил фашистский танк.

– Нет, не быть тебе в Москве, – с облегчением вздохнул Григорьев и тут же понял, что он соврал. Впервые в жизни. Но то, что пришло в голову, было так здорово, что он засмеялся. – А ведь попадет в столицу эта чертова коробка. К нам, на завод, в мартен, на переплавку…

***

Одиннадцать правительственных наград отмечают ратные и трудовые подвиги одного из старейших футболистов – Виктора Григорьевича Григорьева. От солдата – до инженер-подполковника, от рабочего – до начальника цеха орденоносного завода, от футболиста – до председателя физкультурного коллектива, члена СТК Федерации футбола СССР – таков путь, который дает ему право быть строгим к тем, кто нарушает законы советского спорта.

– Да, мы должны быть строгими и принципиальными, – обращался Григорьев к членам СТК на заседании, где разбиралось заявление одного из футболистов и ходатайство коллектива о снятии с него дисквалификации. – Но нельзя забывать, что суровость наказания не лишает футболиста права на прощение. Если он, конечно, понял глубину своего падения, если он нашел силы отрешиться от прошлого. Законы спорта не могут быть оторваны от законов совести. В футбол играют молодые. И молодежь у нас замечательная. Случается, кто-то спотыкается. Но хорошего у него больше, чем грязного. Мы с вами и призваны воспитывать у него все лучшее, спортивное…