Игорь Акинфеев: «Такой вот я упертый овен…»

«Спорт-Экспресс», 19.05.2009

На базе армейцев в Ватутинках корреспондент «Спорт-Экспресса» побеседовал с вратарем ЦСКА и сборной России по футболу Игорем Акинфеевым.

НАМОЛЕННЫЕ ИКОНЫ

Когда я вижу, как армейский вратарь концентрируется перед игрой – опустив голову и словно бы отстранившись от всех, – мне кажется, что в эти минуты он устанавливает контакт с высшими силами.

Зная, что Игорь – верующий, я спросил у него, часто ли он ходит в церковь.

– Часто, – ответил Акинфеев. – Хожу в храмы, где есть намоленные иконы, то есть такие, на которые люди молились в течение столетий. Там ощущается особая духовная сила. Таких мест много. Например, в подмосковном Дзержинском есть Свято-Никольский Угрешский монастырь, основанный еще Дмитрием Донским в честь победы в Куликовской битве.

Посещение таких храмов – важная часть и моей личной, и моей профессиональной жизни. На меня смотрит много людей, а так как каждый человек – в какой-то мере энергетический вампир, то от этого устаешь. В церкви же я ощущаю приток сил. Я прихожу туда не для того, чтобы попросить у Господа: дай, мол, мне побольше денег или чего-то еще. Я иду в церковь, чтобы помолиться за моих родных и близких, и мне там хорошо…

– Вера в высшие силы, видимо, укрепляет и вашу веру в себя?

– По гороскопу я Овен, поэтому если у меня что-то не получается, то я, как и полагается Овну, упрусь рогом и буду идти вперед, круша все. И если даже цель будет чем-то скрыта от меня, все равно добьюсь своего.

Я быстро забываю о своих ошибках и не испытываю особой нужды в сочувствии посторонних. В обычной жизни для меня дороже всего поддержка моих родных, в футболе – главного тренера. Если он не сажает тебя на лавку и не напоминает о промахах, то до тебя быстро дойдет: тот эпизод прошел и возвращаться к нему незачем. Если же будешь зацикливаться на неудачах, тебя быстро сотрут в порошок, а на твое место найдут другого – претендентов ведь более чем достаточно.

– На поле вы постоянно выступаете в «разговорном жанре»…

– Просто стоять и молчать не могу: футбол – такая игра, где за одну секунду все может перевернуться. Не забили мы – забили нам. Находиться в таком напряжении очень нелегко. Вот и стараешься все время как-то помочь товарищам, подсказать им, что сделать в той или иной ситуации, хотя сам-то, окажись на их месте, вряд ли сыграл бы лучше. Но иначе и быть не может. Если ты любишь футбол и играешь не ради того, чтобы набить карманы и уехать куда-то, то эмоции сдержать не сможешь.

– Вы всегда полностью выкладываетесь на тренировках?

– Как вам сказать… Есть люди, которые могут целый день выполнять вратарские упражнения, без устали бегать и прыгать. Но когда вступают в игру, у них все получается хуже, чем на тренировке. Что же касается меня, то тренироваться мне нравится, но тренироваться помногу я не люблю. На сборах пять-шесть упражнений – для меня предел. В игре же чувствую себя совершенно по-другому и с первой до последней минуты действую раскрепощенно и осмысленно.

Но иногда происходит нечто необъяснимое. После какого-нибудь коварного удара или рикошета ты падаешь или прыгаешь, вытягиваешь руку, стараешься отбить мяч, но сам уже понимаешь, что сделать ничего не сможешь – сейчас он влетит в ворота. И вдруг чувствуешь, что мяч касается твоей перчатки и в то же мгновение улетает в сторону!

Для того, кто следит за игрой на экране телевизора, – ничего особенного. В самом деле, что удивительного в том, что вратарь прыгнул и отбил мяч? Но я-то в тот момент ощущаю, что какая-то сила вытолкнула меня к мячу. И хотя прыжок не получился, я все же дотянулся до него кончиками пальцев – и отбил! Объяснить, как это произошло, я не в состоянии.

КИРПИЧ ИЗ ОКНА

– А в повседневной жизни вам вратарская интуиция когда-нибудь помогала?

– Да, такие случаи были. Однажды возвращался домой, а у нашего подъезда мальчишки играли в футбол. И вдруг, то ли почувствовал, то ли краем глаза увидел, что сверху что-то летит. Видимо, кому-то из жильцов не понравилось, что мальчишки кричат у него под окном. Он взял да и швырнул вниз кирпич – как раз туда, где оказался я. Каким-то чудом успел чуть-чуть отклониться – опоздай на мгновение, кирпич угодил бы мне в голову.

– А о том, что собой представляют люди, вас окружающие, вы догадываетесь с такой же быстротой?

– Мне кажется, что хорошо разбираться в людях я стал лет с пятнадцати, когда начал подходить к взрослому футболу. Не знаю, откуда у меня это. Впрочем, может быть, такую способность пробудили во мне те знакомые, которые, заняв у меня деньги, забывали потом их отдать.

– Ваши поклонники порой упрекают вас в том, что вы редко улыбаетесь и не спешите раздавать автографы…

– Я знаю об этом. Многие болельщики пишут в интернете, где у меня свой блог: почему, мол, у тебя такое строгое лицо и ты почти никогда не улыбаешься? Но как я должен себя вести после игры, когда ко мне, скажем, подходят сто девочек, чтобы пообщаться и сфотографироваться? Неужели буду стоять перед ними и как дурачок всем улыбаться? Они, к сожалению, не понимают, что перед ним уставший человек, которому сейчас не до улыбок.

– Пловец Владимир Сальников, победивший на московской Олимпиаде на дистанции полторы тысячи метров, однажды сказал мне: «Я тогда так устал, что, если бы нужно было проплыть еще три метра, я бы утонул». А что такое усталость вратаря?

– Об этом рассказать трудно, но я попробую. Шел 2003 год. В Киеве впервые разыгрывался турнир памяти Валерия Лобановского, и Валерий Георгиевич Газзаев доверил мне место в воротах, хотя в чемпионатах России я за ЦСКА к тому времени не сыграл еще ни разу. Встречались с «Шахтером», игра закончилась нулевой ничьей, а в серии пенальти мы уступили. Когда приехал в гостиницу, было такое ощущение, что я абсолютно пуст: не осталось ни сил, ни эмоций. Даже на ужин не пошел. Не мог ничего делать. Успел только снять костюм, упал на кровать и уснул. Проснулся часов в 11 утра – и по-прежнему чувствовал себя уставшим. Потом было взвешивание, и оказалось, что я потерял три с половиной килограмма.

– В свободные часы любите, наверное, на диване полежать?

– Не отказываю себе в этом, так как график у нас сумасшедший и, конечно, очень устаешь. Но в свободное время я не только на диване лежу. Очень люблю природу, особенно нашу, русскую. И когда выдается свободный день или полдня, беру своего водителя, и мы едем куда-нибудь в лес. Мне кажется, нет ничего лучше, чем лес, река и тишина. Расставляем палатку, достаем мангал и жарим шашлык. Когда смотрю старые фильмы и вижу в них такие вот русские пейзажи, хочется прыгнуть в экран и оказаться где-то в 70-х годах, хотя меня тогда и на свете-то не было.

– А вот пойти куда-нибудь на дискотеку вы, судя по всему, не можете: болельщики и болельщицы вас там просто разорвут.

– Я и тогда, когда не был известным, не ходил ни на дискотеки, ни в стриптиз-бары. Мне это не по душе. Не привлекает меня та «свобода» в отношениях, которая многим так нравится. Сейчас я близко общаюсь только с одной девушкой. Ее зовут Валерия, и для отдыха мы выбираем другие, более спокойные места.

«ШКОЛЬНИК» НА ДВОИХ

– В вашей коллекции много наград, завоеванных в составе ЦСКА и сборной. Но не порождают ли они в вас ощущения того, что вы – обладатель неких не подвластных времени ценностей, которые гарантируют вам безоблачное будущее?

– Эти награды мне очень дороги. И мне нетрудно представить, как, став дедушкой, я буду сидеть у камина, перебирая свои медали и вспоминая те годы, когда был востребован и когда болельщики обожали меня за то, что я дарил им радость… Приятно ведь на старости лет сознавать, что жизнь ты прожил не зря.

К этой коллекции мне, конечно же, хочется добавить что-то еще. Не потому, что это принесет мне какие-то особые материальные блага – повышенную пенсию, например. Мне это необходимо для того, чтобы с уважением относиться к самому себе. Когда человек говорит себе: «У меня уже все есть, и больше мне ничего не надо», – на этом он как профессионал заканчивается. В любом деле, не только в футболе.

– Когда-то Игорь Симутенков уверял меня, что мяч порой может стать одушевленным и либо помочь футболисту, либо наказать за нерадивость.

– На этом свете все может быть. Ударил больно по мячику – он отлетит и в следующий раз к тебе не придет. Шучу, конечно… Но иногда одушевленными становятся и штанги с перекладиной, помогающие отбить мяч, и он сам, когда не залетает в ворота, хотя ему вроде уже и деваться-то некуда.

– Я читал, что на первую тренировку вас привели, когда вам было четыре года. Видимо, вы были лишены многих детских радостей?

– Но этому причиной не только футбол. Всем детям хочется зимой кататься на санках, летом – на велосипедах, а в каникулы – гулять и развлекаться. Однако не всем это удается. У нас с братом (он старше меня на три года) был на двоих один велосипед «Школьник». Катались по очереди: день – он, день – я. Но потом велосипед сломался, а купить новый было не на что. Родители зарабатывали немного: отец работал шофером на фуре, мама – воспитательницей в детском саду. Основным блюдом у нас изо дня в день были «ножки Буша», купленные на рынке. Но так тогда жила, наверное, половина России…

ЛУЖНИКИ И ЧЕРКИЗОВО

– Много лет назад нападающий «Спартака» Владимир Бесчастных сказал мне: «На чемпионате мира я готов был бы сыграть даже бесплатно».

– Меня это не удивляет. Я, например, тоже готов многим пожертвовать, лишь бы вновь оказаться на чемпионате Европы или попасть на чемпионат мира. Думаю, там даже те, кто проигрывает в финале, получают огромное удовольствие. Играть перед десятками тысяч зрителей, зная, что за тебя болеет вся Россия, – это счастье, которое невозможно выразить словами. Мне очень жаль, что в прошлом году, когда играли на чемпионате Европы, мы не видели того, что творилось в Москве и других городах. Мне бы так хотелось окунуться в ту атмосферу всеобщего счастья и единения!

– Когда вас на стадионе приветствуют тысячи зрителей, чувствуете ли, что их энергия добавляется к вашей?

– Чувствую, но только на тех стадионах, где публика сидит рядом с футбольным полем. Когда играем в Лужниках, там может собраться чуть ли не сто тысяч, а впечатление такое, будто их человек двести. Да, я и там слышу гул трибун, крики зрителей, однако излучение их энергии до меня не доходит. А вот на «Локомотиве» чувствую, как меня переполняет энергия, исходящая от наших болельщиков. Совершенно нереальное ощущение!

В прошлом году, когда в финале Кубка страны мы играли в Черкизове с «Амкаром», все решалось в серии пенальти. И судья выбрал ворота, за которыми сидели фанаты ЦСКА. Владимиру Габулову, стоявшему тогда за «Амкар», конечно, хотелось, чтобы били в другие ворота. Я же, ощущая за спиной армию наших болельщиков, не сомневался, что обязательно возьму хотя бы один мяч. И взял – от Дуймовича. Еще один амкаровец, Дринчич, промахнулся, и в итоге мы серию выиграли – 4:1.

– Вратарь, видимо, должен думать и о том, какое впечатление производит на соперников?

– Если он начинает с потерянным видом смотреть вправо-влево, ему можно забить даже с центра поля. Если же стоит как стена и даже после ошибки не теряет уверенности в себе, это вселяет в атакующих сомнение. У них ведь какая психология? Надо как можно быстрее забить! И вот начинается спешка, нападающий раз за разом бьет мимо, нервничает, а тут еще вратарь отбивает трудный мяч. После этого в голове у форварда только одна мысль: «Да что же это такое! Этого вратаря не пробить…» Такой игрок уже не опасен, его словно и нет на поле.

ПРОВЕРКА

– 6 мая 2007 года в Ростове вы получили тяжелую травму – разрыв крестообразной связки левого колена. Понятно, что вам было очень нелегко пережить это и вернуться в футбол. Но, может быть, в том драматическом событии было и что-то полезное для вас? Недаром ведь говорят, что нет худа без добра…

– Доля истины в этом, наверное, есть. С тех пор, как я начал играть в основном составе (а мне тогда было семнадцать), впервые получил возможность отдохнуть. До этого и в ЦСКА, и в молодежке, и в сборной страны я постоянно слышал слово «надо». И оно, казалось, навсегда засело в моем сознании. Когда узнал, какой диагноз поставили мне врачи, подумал: «Ну, все. Приехали…» Потом, после операции, нужно было закачивать ногу, а на это требуется не два дня, а месяца четыре как минимум.

Как мне сейчас кажется, это было испытание, через которое я должен был пройти. Если тебе дается вратарский дар, это не значит, что ты сможешь тысячу матчей сыграть на ноль, не получив ни единой царапины. Такое испытание – проверка на прочность и твоей психики, и организма, и тех людей, которые тебя окружают. У меня до травмы было много друзей, но когда моя карьера оказалась под вопросом, половина из них отсеялась.

– Не верили, что вы сможете восстановиться?

– Ни для кого не секрет, что среди футболистов вообще и среди вратарей в частности существует соперничество. И, наверное, кому-то хотелось, чтобы Акинфеева не было ни в ЦСКА, ни в сборной России. Не забыли меня и болельщики других команд, которые писали в интернете: «Молодец, что сломался. На свой уровень он уже не вернется». Таких злых высказываний было немало, хотя я никому не делал и не собираюсь делать плохого.

Когда же мне удалось все преодолеть и я, как мне кажется, стал играть даже лучше, чем раньше, испытал большое удовольствие. Значит, и этим обязан травме.

– Говорят, что вратарь, как и музыкант, должен прежде всего беречь руки.

– Я не раз это слышал. Но, оказывается, можно повредить и ногу.

– Наверное, даже вратарю среднего класса необходим особый талант. А можно ли достичь высот в вашем деле самостоятельно, без помощи тренера?

– Нет. Если даже ты самородок, технические пробелы лишат твою игру стабильности. Такого спортсмена надо переучивать, но в 18-20 лет это уже бесполезно. Ребенком меня тренировал Юрий Пшеничников, потом со мною занимались Владимир Астаповский и Ринат Дасаев. А в 16 лет попал к Вячеславу Викторовичу Чанову. Это тренер, который не гоняет вратарей, заставляя их без конца прыгать по «девяткам». Он дает именно те упражнения, которые помогут тебе правильно действовать в игре. Я благодарен судьбе за то, что у меня такой тренер, и хочу, чтобы он и дальше со мною работал. С Вячеславом Викторовичем мне очень комфортно, а вот когда я приезжал в разные сборные, то иногда не мог заставить себя тренироваться с полной самоотдачей. То, что предлагали тренеры – а среди них были и знаменитости, – мне не подходило. Это не мое.

– А кто сейчас тренирует вратарей главной команды страны?

– Такого тренера в сборной нет, и, может быть, поэтому, как мне кажется, ее вратари стали лучше играть. Чтобы подготовиться к официальной игре, нам дается максимум 5 – 6 дней. Мы опытные люди и знаем, что и как делать. А когда тренер начинает долбить по тебе с двух метров или придумывает что-либо еще в этом роде, работа – для меня по крайней мере – превращается в ад.

БУДЬТЕ НЕЖНЕЕ

– Нет такого вратаря, который не совершал бы ошибок. И порой одна такая ошибка может сломать человека и перечеркнуть всю его карьеру, как было, например, с Александром Филимоновым.

– Могу сказать, почему это произошло. После того как он пропустил мяч от Андрея Шевченко, лишивший Россию поездки на чемпионат Европы, Филимонова в нашей неудаче винили все – и болельщики, и специалисты. Поддерживали только родные и близкие, а вот партнеры оставались в стороне. Ему же тогда была необходима всеобщая поддержка, но он ее не получил. Может быть, из-за этого и сломался – как не сломаться, если тебя ругает чуть ли не вся страна? К сожалению, так у нас принято…

– А вас неудачи надолго выбивают из колеи?

– После поражений, конечно, начинаешь и в себе копаться, и с партнерами обсуждать тот момент, когда нам забили гол. Но проходит час-другой, и я об этом забываю. На следующий день мы отдыхаем, а затем вновь приступаем к тренировкам, во время которых моделируем и те ситуации, в которых были допущены ошибки.

– Можно ли, зная особенности манеры того или иного нападающего, предугадать, как он будет действовать в очередном матче?

– Вероятность крайне мала. Вчера, например, он не забил с сорока метров, а завтра забьет. Разве можно угадать это до встречи? И к пенальти тоже нельзя подготовиться заранее. Александр Кержаков, например, чаще всего бьет вправо, однако в матче с ЦСКА может направить мяч влево. Так есть ли смысл изучать видеозапись того, как он пробивает одиннадцатиметровый?

– Вас когда-то упрекали в излишней эмоциональности…

– Я и в самом деле очень вспыльчив. Даже когда был ребенком, не мог смолчать, если тренер начинал на меня покрикивать. Да, он, конечно, имеет право выразить недовольство, но я не люблю, когда это делается на публике. Можно ведь пригласить спортсмена к себе в кабинет и поговорить с ним один на один. Ну, такой вот я упертый Овен…

Если мне не нравится человек, я сразу ему скажу, что общаться с ним не хочу. Все, мол, ты обо мне забыл, я – о тебе. Но если человек подходит ко мне с добрыми намерениями, а не для того, чтобы покататься на моей машине или занять денег, я догадываюсь об этом еще до того, как он что-то скажет. И такие люди мне интересны.

– А вас когда-нибудь обманывали?

– Слава Богу, не так часто, как некоторым хотелось бы, хотя кое-какие денежные потери я и понес. Неприятно, конечно, но не трагедия. Я ведь не коплю деньги, не солю их и не вижу ничего особенного в том, чтобы кому-то помочь.

– Вы когда-нибудь испытывали чувство стыда?

– Это чувство приходит тогда, когда человек врет.

– Знаете это по собственному опыту?

– Да. Такое бывало в детстве. Однажды мы с братом разбили лампу, а денег на новую не было. Ну, мы и начали сочинять: дескать, птичка пролетела, крылышком задела, лампа упала и разбилась. Родители, конечно, поняли, что мы это придумали, а нам потом было стыдно.

– В чем ваше самое большое желание?

– Я хочу, чтобы наши люди перестали быть злыми. Надоело уже смотреть на то, как злятся и нервничают водители, вымещая агрессию друг на друге, на все эти скандалы, которые зачастую возникают из ничего… Мне порой хочется сказать москвичам: будьте добрее, нежнее, сплоченнее. Но я понимаю, что они вряд ли меня услышат.

…Незадолго до встречи с Акинфеевым я беседовал с тренером армейских вратарей Вячеславом Чановым и запомнил его слова: «Голкипер обязательно должен быть порядочным человеком. Внимательность и благожелательность – тоже вратарские качества». Наверное, Чанов прав. И, может быть, всем нам, вне зависимости от того, чем мы занимаемся, следует учиться у наших вратарей этим качествам, которых нам так сегодня не хватает.