Война и мир правого крайнего

«Футбол Review», 2001

Поймал я себя на мысли, сидя напротив тренера «Ростсельмаша» в гостиничном номере Новогорска: вроде здесь Байдачный Анатолий Николаевич, а вроде и далеко где-то мыслями. Может, там. где селекционеры выискивают очередного новобранца для главного донского клуба? Может. в Минске – где семья? А может, еще где-то… Такое вот диковенное впечатление. Хотя и не поглядывал Байдачный на часы, а напротив, всем видом как бы даже и подталкивал: вы, мол, спрашивайте, не робейте…

– Не вписывается ваш портрет, Анатолий Николаевич, в общее впечатление о футболисте – со школьной медалью, с журфаком…

– Почему не вписывается? Я же играл в футбол, и неплохо! Это раньше было представление: если футболист, то обязательно дебил. Но все при этом видели, насколько интересен в жизни Эдик Стрельцов, например…

– Вы с ним тесно общались?

– Я моложе. Но и общались, случалось… А разве не интересным человеком был Яшин? Маслов? Аничкин?

– И не отторгала футбольная среда форварда Байдачного как «слишком умного»?

– Отторгает она не за то, что «умный», а по человеческим качествам. Если человек закончил журфак, как я, он играть лучше не станет. Хотя уровень развития в целом на игре сказывается.

– Сейчас хоть чуть-чуть журналистом себя чувствуете?

– Почему у меня с журналистами конфликты выходят? Профессию эту знаю! Когда знаешь – необъективность раздражает еще сильнее. Противно, когда с заказными вещами сталкиваешься, – я это сразу чувствую. Многие журналисты забыли, что изучали профессиональную этику. И вот это – самое отвратительное.

– Отправились бы сами когда-то работать по специальности – «заказы» исполняли бы?

– Никогда! Это против моей натуры. Отсюда и многие конфликты – не иду ни у кого на поводу. Не хотите со мной иметь дело – ну и ладно, но против воли делать не стану. И взгляды на жизнь давно сформировались.

– Оттого, что профессию нашу понимаете, превращаете каждую пресс-конференцию в шоу, да?

– Вот именно. Я и подыграть пытаюсь, и спровоцировать. Я хотел стать журналистом – и стал бы, если б не травма.

– Ни об одном из бурных своих постматчевых заявлений не жалели?

– Жалел. Вообще, если честно, считаю эти пресс-конференции делом вредным. Приходишь взвинченным, на эмоциях, иногда себя не контролируешь, в раздевалке только что всякого наговорил – не успеваешь переключиться. Слышишь провокационный вопрос – и отвечаешь так, что потом терзаешься.

– О чем жалели, помните?

– Скажешь про кого-то из игроков – он, мол, не высшей лиге соответствует, а второй… Одно дело после игры такое от тренера услышать, другое – на следующий день в газетах читать.

– Про Коваленко вы и пожестче высказывались.

– Про божий дар Коваленко я ничего плохого не говорил. Этот парень – разговор отдельный.

– Вот давайте и поговорим. Как-то Тарханов сказал: «Не знаю, чего Байдачный с Коваленко возится? Я бы такого игрока выгнал сразу».

– Потому возился, что это талант! Мне хотелось, чтобы он принес пользу и себе, и российскому футболу. Такие игроки слишком редко попадаются, чтобы сразу крест ставить. Безумно жалко было видеть, как губит парень собственный талант. Возился я с ним до конца, хотел победить.

– Против себя шли?

– Против себя, против команды. Таланту нужно многое прощать. Был в работе момент, когда, казалось, все он понял – девять голов в восьми матчах забил. И опять сорвался. Не может человек сдерживаться ради футбола.

– В каких-то чертах Коваленко себя молодого не узнаете?

– В отличие от Коваленко я много работал на тренировках. Да, характер у меня тот еще был, но по самоотдаче вопросов не возникало. Я всегда любил тренироваться.

– И Хомич вам прочил славу Василия Трофимова. Что помешало стать «правым краем на все времена»?

– Много чего. Рано в сборную попал, со славой не совладал… Москва. Я один. Предоставлен сам себе.

– Весь мир для вас, карманы полны денег?

– Да, да. Тот же случай – Толик Кожемякин. Мой друг покойный. О нас рано заговорили, мы рано заиграли… Вот Блохину повезло, у него родители рядом были. Мать, бывшая спортсменка, удерживала от многих вещей. Почему я Блохина вспомнил – мы втроем и играли, от юношеской сборной СССР до национальной дошли. Блохин слева, Кожемякин в центре, я правее. Мы с Толиком сильнее начали, быстрее до сборной доросли, а великим стал Блохин. Правильная поговорка – рано начал, рано закончил. Одна травма – и все. Наверное, где-то я неправильно отнесся к футболу, и жизнь наказала.

– Как Кипиани говорил: «Кто должен был сыграть, тот сыграл».

– О чем и речь! Я не сыграл, не сделал того, что мог. А как начинал – финал Кубка кубков, серебряный призер чемпионата Европы…

– Вам природой меньше было отпущено, чем Блохину?

– Кожемякину было дано гораздо больше, чем Блохину или мне. На чемпионате Европы он получил приз не только лучшего бомбардира, но игрока вообще. Конечно, он был сильнее нас. Погиб в 21 год…

– О подробностях гибели Кожемякина многие не знают.

– Случайность. После игры застрял в лифте, стал выбираться, лифт тронулся, зажало… Не хочется вспоминать, страшно. На «Динамо» панихида была, мы всей командой присутствовали, похоронили Толю на Головинском кладбище.

– Вы же, кажется, в Москве выросли?

– Стояли два барака рядом на Москве-Сортировочной – вот в одном я с родителями и обитал. Потом в область перебрались, получили комнату в «хрущевке». Никогда не забуду, как первый раз узнал, что такое футбол. До того мы, послевоенные ребята, по большей части дрались. Однажды пригласили в соседний двор – там я и увидел, как играют мячом со шнуровкой. Ладно, думаю, сейчас посмотрим, что это такое. Попробовал. С тех пор мячом бредил, настолько игра поразила. Со следующего дня сам компании искал, где поиграть. До сих пор для меня футбол – потрясение…

– А зачем вам институт физкультуры был, Анатолий Николаевич? Вы же умный!

– Футбол любил беззаветно. Обречен был пойти одной дорогой – как все. Если «как все», то в институт физкультуры. Играть закончишь – станешь тренером. Потом взгляды изменились, появились друзья-журналисты. Причем высокого класса.

– Кто?

– Например, Павел Якубович. В Минске человек известный, редактор «Советской Беларуси»… Раз попросили меня написать статью, потом отчет с игры… 24 года – все новое, все интересно.

– При вашем-то начале футбольной карьеры нынче слава игрока Байдачного должна перекрывать славу тренера.

– Да, но того, что могло было случиться, не случилось. Где-то помешала динамовская конкуренция – молодому если и давали дорогу, то на его место всегда претендовали два «старика». Тогда в «Динамо» было девять нападающих, и все – классные. Да и недолюбливали нас, молодых, динамовские ветераны…

– Пудышев рассказывал, что вы, раньше него перебравшийся в Минск, его там неласково встретили.

– А я что, целовать его должен был? Когда играли в «Динамо» – были нормальные отношения, но друзьями мы не считались.

– Не «считались друзьями» и со Львом Яшиным. Тот, кажется, даже сказал: «В «Динамо» останусь либо я, либо Байдачный»…

– Так вопрос не стоял. Кто я такой по сравнению с Львом Иванычем?

– После игры в Болгарии вы, кажется, ним, начальником «Динамо», в аэропорту по вздорили?

– По большому счету ничего я такого Яшину не наговорил. Ни-че-го! Просто в советское время людей «оберегали» от некоторы вещей. «Непринятых». Я лучший бомбардир команды, с режимом тоже порядок. Когда воз вращались из Болгарии, после банкета… Ну сами понимаете. С Яшиным – да, вышел неприятный разговор. Вы думаете, я один «под градусом» был?.. Из конфликта на пустом месте устроили прилюдную казнь. Демонстрацию.

– И чем демонстрация завершилась?

– Я получил запрет на профессию. Не мог играть. А поскольку офицером числился, от правили служить на два месяца. Меня тогда как раз «Спартак» приглашал.

– Там узнали, что в «Динамо» у вас проблемы?

– Так скандал вышел на всю страну! Что бы в «Спартак» перейти, надо освободиться о армии. Получаю в ответ: «Пошлем не в «Спартак», а лагеря охранять». Действительно, отправили в ссылку. Только не лагеря охранять, а голы забивать за минское «Динамо».

– Тогда заметка про вас вышла в еженедельнике «Футбол».

– Даже название помню – «Крайняя точка правого крайнего»…

– И недобрые слова в ней говорили про молодого форварда игроки «Динамо» – Петрушин, Долматов, Гершкович, Пильгуй, Долбоносов. Простили?

– А я и не обижался. Прощает Бог! У каждого есть свое мнение, свой взгляд и право его высказать. Никаких обид. Так и тогда было – хотя для молодого человека читать про себя такое – удар.

– Представляю, с какой радостью вы дорвались до мяча в минском «Динамо».

– Я уезжал из Москвы – плакал! В голове не укладывалось – неужели уезжаю?! Для меня это была ссылка. Все казалось ненастоящим, второсортным. Две недели пожил в общежитии, потом получил квартиру, женился… Через год возвращаться в Москву расхотелось.

– Женились-то на дочери первого секретаря?

– Ох, я сто раз об этом рассказывал, повторяться не хочется… В этом году серебряная свадьба.

– Минск после Москвы деревней казался?

– Да нет, никогда Минск деревней не был. Красивый город. И хоть уровень футбола не московский, зато отношение к нему потрясающее. После московских скандалов мне больше всего хотелось передохнуть. В Минске я это спокойствие получил…

– И внутренне успокоились?

– Может быть. Постоянно в составе, большой конкуренции нет… Потом как-то задумался: а хочется мне возвращаться в Москву? Остался навсегда. И вспоминал, как Севидов провожал меня из «Динамо». Уезжай, говорит, в Ленинград, а через месяца три вернешься. Нет, отвечаю. Лучше в Минск. «Если поедешь туда, обратно не вернешься!». – «Как так?». – «Я там работал, знаю, как в этом городе принимают -точно не вернешься». Как в воду глядел.

– Действительно «принимали»?

– Конечно. И генерал Шкундич, председатель совета «Динамо», все делал, что мог. Про Машерова, руководителя республики, не говорю – человек был удивительный. Все правительство – болельщики. Тесть рассказывал, как Машеров вел заседания. Смотрит на часы: «Та-а-к, продолжим после игры»… Идет пешком на стадион, с болельщиками общается, а за ним следом все ЦК.

– В Минск вслед за вами из московского «Динамо» перебрались Курненин с Пудышевым. Последний, говорят, здорово на новом месте чудил?

– Юра – он по характеру такой человек. Веселый. Анархист. Но в то же время игре Пудышев отдавался полностью. Единственное, неприятно, какие он интервью раздает – рассказывает про Малофеева вещи хоть и веселые, но… Почитаешь – впечатление, что мы только пили, а в промежутках играли. Но мы же действительно много работали!

– Пудышева, кстати, фраза – «Кто не пьет, тот не играет»…

– Он сам прекрасно знает, что это не так. Актер… А если говорить о Малофееве – любили мы его, хоть временами и посмеивались. Чемпионами СССР просто так не становились… Главное, мы его не предавали.

– А вам никогда не хотелось на манер Малофеева своей команде вместо установки сказки Пушкина прочитать? Или «12 заповедей игрока» на стену базы приколотить?

– «В бою температуру не меряют», да? Я прагматичный человек, мне ближе Бесков или Лобановский…

– А вас Дасаев «сломал»?

– Я выходил один на один, перебросил через него мяч – и получил от Рината двумя ногами в правое колено. Хорошо, поле было сыроватое, а то неизвестно, чем бы все закончилось. Боль страшная.

– Когда поняли, что это – все?

– Когда Миронова в ЦИТО сказала, что только 7 процентов оставляет на то, что смогу играть. 93 – против. Можно было поехать в Германию, сделать операцию, но тогда такое не практиковалось. Случись такая травма сейчас, через два дня смог бы бегать-прыгать… Но, знать, так суждено было. Где-то я предал футбол, и был наказан.

– А может, для того вас судьба и ударила, чтобы вы стали тренером?

– Может быть. Не факт, что доиграл бы я до тридцати с лишним – и пошел после этого в тренеры. Все в руках Божьих. Удары судьбы – тоже на пользу.

– Сегодня вы счастливы?

– Сложно ответить… Вот пример с Новороссийском – все делалось правильно, шли к успеху, но в какой-то момент люди решили заработать денег. Пришлось пойти навстречу руководству клуба – команда была распродана. А потом еще и говорят вслед: дескать, продавал игроков Байдачный… Как это объяснить? Беспредел! Иногда думаю – вот разражусь статьей, в которой расскажу про ситуацию в Новороссийске все. А потом задумываюсь – зачем? Не буду выносить сор из избы. Но если и дальше из Новороссийска будет доноситься всякая чушь – не выдержу и действительно все расскажу. Многим будет очень больно, поверьте… Столько сделал, в УЕФА «Черноморец» вышел – а кто-то на этом нажился, теперь еще и грязью поливает. Хоть бы слово благодарности сказали – но впечатление, что такой скверный тренер был, что просто деваться им, беднягам, некуда…

– А не устали, Анатолий Николаевич, по гостиницам да самолетам жить?

– Устал. Но это футбол. Свыкся. С 16 лет так живу.

– Где, кстати, вы дома?

– В Минске.

– В такой ситуации не замечаешь, как собственные дети вырастают.

– Да. Я и не заметил, как сын вырос, женился…

– Помните первые месяцы вне футбола?

– Такое не забывают. Еще вчера ты играл, с тобой считались, – и вдруг понимаешь, что больше никому не нужен. Тебе говорят: «Рассчитывайся по-быстрому, увольняйся из армии, получай последнюю зарплату». В команде есть ставка, лучше ее отдать другому, который играет. До этого за тебя держались, из этой самой армии не выпускали… На этом моменте многие ломались, начинали спиваться. Я тоже тот период тяжело переживал. Раздражало все – и жалость, и злорадство.

– Выпивали?

– Да. Потом заставил взять себя в руки. Сказали мне как-то: «Анатолий, не хочешь тренером поработать?». – «Да какой из меня тренер?!». – «Ты попробуй, все когда-то начинали». Пришел на тренировку, смотрю – напротив меня, худенького, стоят здоровые мужики. все старше меня, у каждого килограмм по пять лишнего веса… Да-а, думаю. Смотрю на поле – а через него тропинка идет. Но ничего – авторитет у меня большой был в той команде. Которая шла в тот момент на последнем месте. Обращение с первого дня – строго на «вы». Панибратства не признаю.

– Все, что недоиграли, туда вложили?

– Титаническая работа. Последний матч в Риге 1:4 проиграли, и прямо в автобусе команда моя праздновать начала – непонятно что. Будто победили. Так. говорю, ребята, пока вы еще при доброй памяти, по одному ко мне с заявлениями. Из 18 человек 16 освободил.

– В таких ситуациях команда сама не собирается тренера «освобождать»?

– Надо уметь делать так, чтобы не собиралась. Отправился на Украину, набрал молодых игроков – на следующий год заняли второе место. Потом вышли в первую лигу.

– Когда вы поняли, что не просто называетесь тренером, а стали им?

– Когда мне понравилось это дело. Когда первый неудачный сезон закончился, когда пришлось убеждать обком, что футбол этому городу нужен. Я не знаю, хороший ли я тренер, даже сейчас. Но то, что могу влиять на ситуацию и на команду, понял сразу. Всегда ощущал, что подчиняю себе.

– Никогда ситуацию на самотек не пускали?

– Никогда. Иначе будет конфликт.

– Конфликтов боитесь?

– Не боюсь. Умение сделать из конфликта правильный вывод, направить людей куда надо – большое искусство, между прочим. Многие тренеры так поступают – искусственно создают конфликтную ситуацию, напряжение, которое потом выплескивается на поле. Большое искусство.

– Вот вы и нажили в итоге репутацию человека конфликтного.

– Я всегда пытаюсь понять людей. Обратите внимание: как бы игроки ко мне ни относились, все хотят играть у Байдачного. Да. я могу лидеру команды жестко выговорить -если он начал предавать футбол. Мы сами этого не понимали в 1973-м, когда из «Динамо» уходил Бесков… никто не понял, что тогда рухнула команда – и рухнула на десятилетия. И до сих пор подняться не может! Игроки Бескова предали. Бесков никогда бы не ушел, была колоссальная поддержка в МВД – скорее, разогнали бы всю команду, но Константина Иваныча не отпустили бы… После тренировки посадил нас в раздевалке, спрашивает: как ты ко мне относишься? Я был, Кожемякин, Якубик… Все – его воспитанники. Начал Якубик: «Вы, Константин Иваныч, великий тренер, но как с человеком работать с вами не могу!». Мы поддались, Андрея поддержали.

– Тяжело такое Бескову в лицо говорить.

– А мы – говорили. Каждым словом губили «Динамо». Бесков сказал: «Мне все ясно». Развернулся и ушел. Он-то понимал, что нас, молодых, как глупых баранов повели на бойню, и вместо того. чтобы стать звездами, мы все потерялись в футболе. При нем – становились звездами. Наверное, Бог меня за это и наказал.

– А почему, любопытно, «Жемчужина» развалилась?

– Поехал я учиться сначала в ВШТ, а потом в «Милан» на стажировку. Туда только-только ван Бастен с Гуллитом пришли. Огромное впечатление! И началась моя эпопея -»Заря», Херсон, Азия, «Тилигул»… И Сочи. «Жемчужина»… Отчего развалилась, спрашиваете? Все было нормально до 17 августа, а там рухнула вся страна – и «Жемчужина» вместе с ней. Куда от кризиса денешься?

– Для вас каждый уход из команды – трагедия?

– Не скажу, что трагедия… Пытаешься что-то сделать, за какие-то места борешься, работаешь – жизнь уходит, а она одна отведена.

– Зато после азиатского периода есть у вас самое главное – материальная независимость. Не страшно просидеть год без работы?

– Да какая там независимость… Ерунда! Сколько бы денег ни было – на три бифштекса больше не съешь. Смысл жизни – в работе. Год без работы? Очень тяжело. Хоть и нет у меня никогда запасного варианта

– Для вас не удивительно, что как только уходите с одного места, моментально появляются другие желающие видеть тренера Байдачного у себя?

– Наверное, всем хочется в «зону УЕФА».

– Прямо как «Черноморцу».

– Да. От которого осадок тяжелый. Знаете, как произошло? Приглашает Ростов. У меня даже мысли не было то приглашение принимать, но решил проэкспериментировать. Прихожу к руководству «Черноморца», говорю: так и так, зовут – может, лучше уйти? Поддержали с таким энтузиазмом! Разве что плясать и аплодировать не начали. С удо-воль-ст-вием меня отпустили.

– Почему?

– Потому что я постоянно конфликтовал. Хотел быть наверху. Требовал условий для команды. А людям из «Черноморца» гораздо удобнее было находиться с 10-го по 14-е место, чем с 1-го по 6-е… Спокойнее. Когда наверху – ты постоянно в трансе, внимание большое, на тебя обрушивается поток информации. Им не нужен тренер, который требует.

– Нынче в Новороссийске жалеют, что Байдачный ушел?

– Ни сожаления, ни жалости. Мне только за то обидно, что обманули людей в Новороссийске – народ пошел на футбол, болельщики ночевали на стадионе, а мы их предали. Пошли назад, а не вперед. И напрасно в Новороссийске говорят: не знают, мол, куда ушли деньги за Левицкого, Тчуйсе, Попова, остальных… Все прекрасно знают.

– Давайте темы поприятнее обсудим. Правда, что «Войну и мир» вы четыре раза перечитывали?

– Три. В каждый период жизни эта великая книга воспринимается по-своему.

– Курить, говорят, не так давно бросили?

– Третий год пошел. Пока держусь.

– Вы уверены, что «Ростсельмаш» – ваша команда?

– Пока не знаю. Сейчас у руководства есть желание сделать хорошую команду. Я готов идти дальше, даже через конфликты…

– Не боитесь, что прочтет это, скажем, губернатор Чуб – и не поймет вас?

– Нет, не боюсь. Кстати, на эту тему мы недавно с ним говорили. А что тут скрывать? И зачем? Нет движения – нет жизни…